твоего храброго отца, величественного Гамильтона, преданного Флеминга. Смотри, они увидели меня, они спешат к окну!
Она распахнула окно, радостно кивая головой с рассыпавшимися в беспорядке волосами, и приветливо помахала своей прекрасной обнаженной рукой, лишь слегка прикрытой плащом, в ответ на громогласные крики воинов, разносившиеся на много фёлонгов вдаль по окрестностям замка. Когда прошел первый порыв радости, она вспомнила, как небрежно она одета, и, закрыв руками ярко вспыхнувшее от смущения лицо, отпрянула от окна. Причина ее исчезновения была сразу понята и только усилила всеобщее восхищение государыней, которая, забыв про свое королевское величие, торопилась увидеть своих верных подданных. Ничем не приукрашенное очарование этой удивительной женщины тронуло суровых воинов больше, чем это смог бы сделать блестящий парадный наряд со всеми королевскими регалиями. И если даже появление королевы в подобном виде можно было счесть известной вольностью, все искупалось восторженностью момента и той стыдливостью, с которой она поспешно отступила от окна. Одни возгласы, не успевая отзвучать, переходили в другие, и гулкое эхо разносило их по лесу и прилегающим холмам. Многие в это утро поклялись на крестообразной рукояти своего меча, что их рука не оставит оружия до тех пор, пока Мария Стюарт не будет восстановлена в королевских правах. Но что значат подобные обещания, чего стоят надежды человеческие? Спустя какой-нибудь десяток дней все эти доблестные и преданные приверженцы Марии были либо убиты, либо пленены, либо обращены в бегство.
Мария Стюарт опустилась в ближайшее кресло и, все еще раскрасневшаяся, но с улыбкой на устах, воскликнула:
— Что только они обо мне подумают, ma mignоппе? Показаться им с обнаженными ногами, торопливо сунутыми в спальные туфли, укрывшись одним лишь этим плащом, с распущенными волосами, голыми руками и шеей! Скорее всего они подумают, что пребывание в заточении помутило разум их королевы. Но мои мятежные подданные видели меня на последней грани отчаяния. Почему же я должна соблюдать более строгую церемонию, являясь перед теми, кто мне верен и предан? И все-таки позови Флеминг. Надо полагать, она не забыла пакет с моими платьями? Мы должны одеться со всей возможной роскошью, mignonne.
— Боюсь, ваше величество, что наша добрая леди Флеминг была не в состоянии помнить о чем бы то ни было.
— Ты шутишь, Кэтрин, — сказала королева оскорбленным тоном. — Насколько я знаю, на нее непохоже так забыть о своих обязанностях, чтобы лишить нас возможности переменить туалет.
— Об этом, миледи, позаботился Роланд Грейм, — ответила Кэтрин. — Он бросил в лодку сверток с платьями и драгоценностями вашего величества перед тем, как побежал запереть ворота. Я никогда еще н« встречала столь неловкого пажа — сверток чуть н« угодил мне в голову.
— Убытки он возместит твоему сердцу, девочка, — со смехом ответила королева Мария, — и щедро заплатит за эту обиду и за все прочие. Но позови-ка Флеминг, и пусть она оденет нас для встречи с нашими верными лордами.
Столь усердны были старания и столь велико искусство леди Флеминг, что Мария вскоре предстала перед собравшимися вельможами в наряде, какой приличествовал королеве, хотя он и не мог затмить ее природное очарование. С самой подкупающей любезностью выражала она каждому из них в отдельности свою искреннюю благодарность и удостоила своим вниманием не только всех пэров, но и некоторых менее знатных баронов.
— Куда же нам теперь направиться, милорды? — задала она вопрос. — Какой путь вы посоветуете нам избрать?
— В замок Дрэфейн, — ответил лорд Арброт, — если это будет угодно вашему величеству. Оттуда в Данбартон, где ваше величество окажется в полной безопасности. А тогда мы посмотрим, устоят ли эти изменники против нас в открытом поле.
— Когда же мы отправимся?
— Мы бы предложили, — ответил лорд Ситон, — если ваше величество не слишком устали, седлать коней сразу же после завтрака.
— Ваше желание, милорды, стало моим желанием, — ответила королева. — Мы будем руководствоваться в этом путешествии вашими мудрыми советами, которым мы надеемся в дальнейшем следовать и в управлении нашим королевством. Вы позволите, милорды, мне и моим дамам позавтракать вместе с вами. Нам придется пренебречь этикетом и самим на время превратиться в воинов.
Множество увенчанных шлемами голов низко склонилось в знак благодарности при этом изъявлении королевского расположения. Между тем Мария Стюарт, бросив взор на собравшихся, внезапно обнаружила, что среди них нет Дугласа и Роланда Грейма, и шепотом осведомилась о них у Кэтрин Ситон.
— Они в часовне, ваше величество, и оба весьма грустно настроены, — ответила Кэтрин; при этом королева заметила, что глаза ее любимицы покраснели от слез.
— Вот уж этого не должно быть, — сказала королева. — Ты будешь пока развлекать гостей, а я пойду за ними и сама приведу их сюда.
Она направилась в часовню и сразу же увидела там Джорджа Дугласа, который, скрестив руки, стоял или, вернее, полулежал, опираясь спиной на подоконник. При виде королевы он вздрогнул, и на лице его отразилось на мгновение живейшее восхищение, которое, однако, тут же вновь сменилось обычным его скорбным выражением.
— Что с вами, Дуглас? — спросила она. — Почему создатель и отважный исполнитель столь удачного плана моего освобождения избегает общества своих друзей пэров и своей столь многим ему обязанной повелительницы?
— Государыня, — ответил Дуглас, — люди, которых вы удостоили своим обществом, доставили сюда воинов, чтобы бороться за ваши права, и богатство, чтобы содержать ваш двор. Они могут предложить вам залы для пиршеств и неприступные замки дли защиты. Я же человек без дома и земли, лишенный наследства и проклятый отцом, у меня нет ни имени, ни родных, и я могу принести под ваше знамя лишь меч свой да никому не нужную жизнь его владельца.
— Уж не хотите ли вы, Дуглас, попрекнуть меня, перечисляя ваши утраты? — спросила королева.
— Боже упаси, государыня, — поспешно прервал ее юноша. — Если бы мне снова пришлось совершить то же самое и если бы я утратил в десять раз больше чинов и богатств, да еще в двадцать раз больше друзей, — все это с лихвой искупил бы ваш первый свободный шаг по земле родного королевства.
— Но что же тогда тревожит вас и почему вы не вместе с теми, кто, как и вы, радуется этому событию? — спросила королева.
— Государыня, — ответил юноша, — даже отвергнутый своим родом и лишенный наследства, я все еще Дуглас. Мое семейство веками находилось во вражде со многими из ваших пэров. Если они нынче окажут мне холодный прием, это меня оскорбит, а если они протянут мне руку дружбы — это еще больше унизит меня.
— Стыдитесь, Дуглас, — ответила королева. — Сбросьте с себя эту малодушную скорбь! Я могу вас сделать равным любому из них по сану и положению, и, верьте мне, так я и поступлю. А сейчас идите к ним, таков мой приказ!
— Этого достаточно, — ответил Дуглас, — я повинуюсь. Поверьте, однако, что не ради сана и положения совершил я все то, за что Мария Стюарт не захочет, а королева не сможет меня вознаградить.
С этими словами он покинул часовню, смешался с толпой вельмож и уселся в дальнем конце стола. Королева еще раз взглянула на него и поднесла платок к глазам.
— Да сжалится надо мной пресвятая дева, — сказала она. — Едва окончились тревоги заключения, как уже подступают новые, которые гнетут меня как женщину и как королеву. Счастливица Елизавета! Для тебя политика — все, и твое сердце, никогда не предавало твой разум. А теперь мне нужно разыскать второго юношу, не то между ним и молодым Ситоном дело дойдет до кинжалов.
Роланд Грейм находился в той же часовне, но на некотором расстоянии от Дугласа, так что не мог слышать его разговора с королевой. Он тоже выглядел задумчивым и угрюмым, но его лицо сразу же прояснилось, когда королева спросила:
— Что же это вы, Роланд, сегодня пренебрегаете вашими обязанностями? Или вас так утомила вчерашняя поездка?
