есть шанс. Свяжись, найди, доведи их до базы. Долг у меня перед ними. Ты же боец, понимать должен.
– Я – страж, а ты – не воин.
Эра села, сдерживая вздох сожаления. Не поспоришь – какой из нее боец? Обуза. Повисла на шее мужчины.
– В местном воздухе есть какая-то частица, которая разлагает наши организмы. У меня со свертываемостью крови появились большие проблемы, у ребят могут быть другие проблемы. Ты должен помочь.
Мужчина смотрел на нее не мигая и молчал. Взгляд был пространен и бесстрастен.
– Слышишь меня?
– Кушать пойдем, – встал.
Какой 'кушать'?
– Ребята…
– О них позаботятся, – отрезал чуть зло. И притих, добавил спокойнее. – Каждый должен делать свое дело. Толку больше.
И пошел к выходу.
Эра на пол встала, за ним двинулась:
– Ты прав, но я прошу.
Молчит.
Девушка разозлилась:
– Одежду отдай!
Майльфольм покосился на нее, усмехнулся:
– Лучше стало?
– Придушу, если куртку выкинул. На это сил хватит.
Мужчина головой качнул, улыбаясь.
Эра притихла – больно улыбка у него светлая, так и сияет весь. А с чего вдруг?
А с чего она на него наезжает, как на старого знакомого?
Он ее в дом пропустил. Слева стол длинный, лавки, и старик во главе стола. При нем вовсе разборки устраивать было неудобно. Села чинно, но подальше от мужчин, с другого краю, ближе к выходу.
– Никак спужалась старика? – улыбнулся ей дед.
– Нет. Робею, – выдала самое удобное. И получила глиняную миску с белой похлебкой от скромницы с косой по груди. Девушка рдела и смотреть на Эрику не смела. Той неуютно стало, мысли всякие в голову полезли. А скромница за занавеску юркнула и словно нет ее и не было.
Эра ложку деревянную в миску бухнула, почерпнула несмело варево, попробовала. Вкусно. Забытое что-то, далекое, но заманчивое настолько, что выхлебала мужчин опередив, еще и ложку чуть не облизала.
Дед рассмеялся. Эра покосилась на него и ложку в сторону отложила:
– Спасибо.
– На здоровье, светлая.
Девушка прищурила глаз на старика – опять это прозвище. Может, у нее волосы выгорели или вирус в альбиноску превратил?
И заметила что в мисках мужчин похлебка горчичного цвета, густая – иная, чем была у нее.
Эра шею потерла, оглядываясь – знаково. Значит прокаженная? Другая еда, неприкасаемость. Может и правы? Может, заразна она?
– Спасибо, что вылечили. Меня Эрика зовут, – сказала несмело, чтоб с чего-то разговор начать. Мужчины ели степенно, вдумчиво и отвлекать их было неудобно, но вопросы накопились и кто знает, получит ли она ответы, если помешкает.
– Лойхой, можно Хой. Тебе все можно, – улыбнулся ей старик, усы огладил. Гладко расчесанные седые волосы в свете от оконца казалось, светятся, а глаза лучатся. И у Майльфольма тоже. Смотрели на нее оба, как на родную, желанную, долгожданную.
Гостеприимно, конечно, но пора б и честь знать.
– Мы в город Богов идем. Знаете где он?
Дед крякнул и головой качнул:
– А что он тебе, Эйорика? Те места для тебя гиблые. Остерегись, светлая.
– Меня Эрика зовут, – поправила, задумавшись.
Старик на мужчину глянул вопросительно. Тот в миску взглядом уткнулся поспешно. Чувствовалась меж ними недоговоренность.
Оно понятно – чужачка, больная. Но неприятно все едино.
Встала:
– Спасибо за угощение. Пойду, – к выходу двинулась и услышала в спину:
– Молока испей. Больно ты его любишь.
Эрика застыла – старик ее досье читал? Тогда откуда ему знать ее пристрастия в еде?
– Простите? – повернулась к нему. Взгляд старика таил смех, но незлобивый – добрый.
Майльфольм из кувшина на столе в кружку налил белой жидкости, принес девушке
Взяла, отпила. Может и молоко, но на вкус более сладкое, жирное и душистое. Не такое как в столовых на базах или в гостиницах.
Эра пила медленно, наслаждаясь и млея, сама того не замечая. В какой-то миг на каком-то глотке привиделась ей изба из белого камня, стол круглый, скатертью застланный. Женщина с длинными светлыми волосами, шуршание ее светло-зеленого платья. Лица нет – пятно, и только руки с тонкими запястьями, длинными пальцами – тонкие, нежные, ухоженные с ровными ноготочками. Рукав по ним стелется, вниз уходит, обвивая окантовкой из блестящих тонких лент. Кувшин из стекла, льется из него в зеленоватый пузатый стакан молоко, распространяя душистый аромат цветения, меда.
И так хорошо, так уютно и спокойно, что Эра пить перестала, застыла, закрыв глаза, стараясь еще на пару минут остаться в привидевшемся. А оно расплылось, дымкой покрылось и растаяло, словно не было ничего. Только осадок горечи сожаления о безвозвратности и одиночестве остался. Неприкаянности.
Знакомее чувство, родное. Много лет она с ним. И так надоело, что задарила бы его врагу, не думая.
– Спасибо, – отдала кружку и во двор вышла.
Она понимала, что что-то происходит, но не понимала что. На вирус все списать можно легко, но не слишком ли удобное объяснение?
– Куртку отдай, – бросила тихо Майльфольму, чувствуя, что он за ее спиной стоит.
– Отдам, – ответил так же тихо, через паузу.
– Когда выйдем?
– Завтра на заре.
– Сегодня. Время, Май.
– Нет. Рано.
Эра покосилась на него через плечо:
– Я редко прошу.
– Я вовсе не прошу.
– Почему ты такой упрямый?
– Родителей спроси.
– На тот свет сбегать?
Мужчина молчал и смотрел на нее. Взгляд такой словно обнять хочет, а не смеет. Скулы белеют, губы в нитку сжаты, а в глазах весна. Если б жар был, страсть – она бы поняла. Несколько дней бок обок, понятно что сблизились, понятно что воображение могло разыграться, инстинкты подогнать. Но здесь другое было, неведомое, щемящее манящее, трогательное и нежное. Он не смотрел, он не дышал, он вдыхал ее, в самую душу всматривался и будто самому себе не верил.
Эра отвернулась:
– Странный ты. Впрочем, и я для тебя, наверное, тот еще сюрприз. Тайна за семью печатями…- и перевела разговор, боясь, что забуксует. Чувствовала взгляд мужчины не кожей – чем-то большим,
