этих расплодилось в последние годы немерено… А Афина ее – раз! – и в паука! Хорошее животное, полезное, мух уничтожает…
– Ну да, а брата ее – в фалангу, – скривился Гермес. – Гадость мохнатая, еще и кусается…
– При чем здесь «кусается»?! – вспылил Зевс. – В растения будете людей превращать, в рас-те-ни-я! Обеспечивать биоразнообразие. Поняли?!
Когда через несколько лет боги вновь собрались на Олимпе, Громовержец был настроен куда более благодушно.
– Ну что ж, ребятки, – снисходительно кивнул он, – неплохо поработали. Гиацинт, нарцисс, лавр, эта… как ее?.. Ниобея бывшая…
– Плакучая ива, – подсказал Аполлон.
– Вот-вот. Ну и еще там по мелочи… Глаз радует, цветет, пахнет… Я вот только одного не пойму: зачем вы так много дубов-то понавыращивали? Это ведь уже не рощи, а дубравы целые!
– Понимаешь, пап, – вздохнула Афина, – из большинства людей, к сожалению, только дубы и получаются.
Небольшое уточнение
Всю дорогу от дворца до пещеры Принцесса громко визжала на си-бемоль, лишь временами переходя на ля, и потеряла сознание уже при посадке, так и не охрипнув (все-таки при дворе был очень хороший учитель пения). Дракон аккуратно уложил ее на пыльный тюк с парчой в углу и вздохнул. Он очень надеялся, что во дворце отреагируют быстро и выслушивать второй акт художественных воплей ему не придется.
По счастью, Принцесса все еще пребывала в глубоком обмороке, когда по каменистой дороге тяжело простучали копыта и зычный голос возвестил:
– Выходи, проклятая гадина, на смертный бой!
Дракон неторопливо высунулся на свет, вальяжно помахивая хвостом.
– Смертный? Это можно! Только для начала поговорим. Не возражаешь?
Рыцарь озадаченно молчал, переваривая новую для себя идею о том, что драконы владеют человеческой речью.
– Лично мне всегда было интересно, – продолжал хозяин пещеры, – на что вы, людишки, в поединке со мной рассчитываете? Ты посмотри на меня повнимательней. Чешуя такая, что не только твоим мечом, а и из баллисты не пробьешь. Всюду. На веках, кстати, тоже, на случай, если ты в глаза задумаешь целиться. Далее. Когти, – Дракон приподнял одну лапу и пошевелил пальцами, давая полюбоваться блестящими изогнутыми остриями, – гранит и базальт режут. Зубы, – звероящер оскалился для наглядности, – металлические балки прокусывают, не то что твои жалкие доспехи. И со всем этим тебе предстоит познакомиться, только если я решу играть честно и не стану дышать огнем. А зачем бы мне играть честно? Ну и на что ты надеешься?
Конь, имевший несколько более интеллигентное выражение глаз, нежели его хозяин, попятился.
– Но ведь, – кое-как выдавил из себя доблестный защитник Принцессы, – во всех сказках и всех легендах говорится, что Рыцарь всегда побеждает Дракона!
– Не совсем так, – начал было его соперник и внезапно неудержимо чихнул. Вылетевшая из его левой ноздри тонкая полоска огня скользнула по закованной в железо шее Рыцаря, аккуратно отделив его голову от тела.
– Вот ведь проклятый насморк! – проворчал Дракон, наблюдая за тем, как вначале отлетело в сторону железное забрало шлема, а после и весь он рассыпался на куски, не в силах вместить в себя огромную оскаленную морду, в которую прямо на глазах трансформировалась усекновенная голова.
– Не совсем так, – повторил он. – На самом деле, кто проиграл – тот и Дракон!
А после откинул со лба прядь золотистых волос, моргнул, фокусируя зрение, небесно-голубыми очами, повернулся в сторону пещеры и позвал:
– О прекраснейшая из принцесс! Вы целы? Этот зверь ничего не успел с вами сделать?
Разбор полетов
Ангелы А и Б сидели на трубе, на острие иглы, на облачке, или где там еще полагается сидеть настоящим ангелам с голубыми глазами, золотистыми кудрями и белоснежными крылами, и изучали своих подопечных людей. Здесь было бы очень удобно написать, что А и Б рассматривали их в бинокль, телескоп или просматривали данные на экране компьютера, да-да, на дисплее – это особенно наглядно: цифры, схемы, графики, модели… Но на самом-то деле ангелам ничего подобного не нужно. Они и так всё прекрасно видят. Не знаю как. Я-то ведь не.
– Ну и что там у тебя? – спросил ангел Б, ненадолго оторвавшись от своего объекта.
– Ничего особенного, – отозвался А, – типичный физический износ. В почках сбои, обмен веществ глючит, сосуды обросли, в сердце – трещинка…
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Б. – Ага, трещинка. Уже заросла, но вполне может раскрыться и поползти дальше. К механику нужно.
– К доктору, – терпеливо поправил А. – У них это называется «доктор». Или «врач».
– А-а, какая разница? Бонусов-то хватает?
– По деньгам – вполне, по времени – не очень, но я сейчас активирую беспокойство. Ничего, выкроим. А с твоим что?
– Плохо с моим, – пожал плечами Б. – Износ души. По-моему, критический.
– Да брось, не может быть! Сколько там он у тебя? Лет тридцать пять – сорок всего?
– Да ты сам посмотри. Вот здесь большая дыра – видишь? Ну, на месте любимой работы…
– Так ты же ее залатал!
– Верно, залатал. Приличная работа, хоть и не призвание. Сам понимаешь, призвание уже того… времена изменились, не выпускают сейчас таких запчастей.
– Кому не выпускают, а кому и выпускают. Модель попроще надо было заводить!
– Да ладно… Смотри дальше. Чтобы заплата держалась, ее за соседние участки нужно зацепить, верно?
– Ну.
– А они сами все никудышные. Вот область дружбы…
– Что тут у него за мелкие дырочки?
– Приятели. Осыпались естественным путем, как только начались другие неприятности. Видишь, как их много?
– Штук двести?
– Может, и больше, не считал. В свое время у этого человека был очень легкий и веселый характер. Он мог кого угодно рассмешить, придумать интересное занятие, поддержать любой разговор, посочувствовать, отвлечь. Ну и по мелочи там: петь, танцевать, в буриме играть. Вот они и липли, пускали помаленьку корешки. А когда ему стало по-настоящему плохо…
– Паршивые, значит, были приятели.
– Вот и нет! Ты просто представь: сидит рядом с тобой человек, страдает. Улыбается с трудом, треплется без энтузиазма, поет все больше баллады тоскливые, а то и вовсе молчит, сочувствует вяло и все, собака, о своем думает. Или даже рассказать пытается. А оно тебе надо? Ты ж ему честно сказал в первые три минуты: «Все фигня, пошли на карусель!» А он, паршивец, не идет. Или идет, но катается с подозрительно кислой физиономией. Вот ты и думаешь: наверное, ему страдать нравится. И чего ж я тут? Без меня-то ему страдать удобнее!
– И осыпались?
– Ну да. Корешки у них, конечно, тонкие были, но дырочек все равно понаделали. Сюда уже фиг что зацепишь – поползет прореха.
– Ясно. А это что за дырень?
– Тут жена была. Умерла. Что ты так на меня смотришь? Я, что ли, ей занимался? Сам знаешь, какие они хилые: чуть запустил тело – и всё.
– Здесь ты латать и не пытался.
– А чем залатаешь? Ну, нитки подтянул, края подлечил постепенно – несколько лет ушло. А дыра, конечно, осталась. Благо, дублирующие участки есть.
