ПСИХОАНАЛИЗ ГРИФФИТА
Свет: торшер в углу кабинета. Шторы задернуты. Звук: шипение кондиционера. Шаги в коридоре. Запах: едва уловимый аромат одеколона «Богарт». Глаза плотно закрыты. Руки сложены на животе. Голова покоится на подушке. Дыхание медленное, как у спящего. Мышцы лица расслаблены. Голос — ровный и тихий.
— …думаете, это поможет?
— Не знаю… Будем надеяться на лучшее… Вы же понимаете: никаких гарантий… В любом случае потребуется не менее тридцати сеансов. Но прежде чем мы приступим, я хотел бы получить дополнительную информацию: каким образом вы пытались решить проблему? Постарайтесь припомнить все до мельчайшей подробности.
— Сперва я прошел курс когнитивной терапии. После — лечился по методу Шульца. Был на приеме у Роджерса, участвовал в сессиях клиент-центрированной психотерапии. Два месяца прогрессивной мышечной релаксации…
— Результаты?
— Ну… нельзя сказать, что их не было вовсе…
— Подробнее, пожалуйста.
— После когнитивной терапии я перестал бояться. До этого я всегда боялся, что меня застигнут врасплох. Голым. Войдет пациент, и мне придется как-то выкручиваться, объяснять… Стоило скрип путь двери, руки сами тянулись — запахнуть халат… прикрыться… с трудом преодолевал искушение забраться под стол… В какой-то момент, вдруг, внезапно приходило понимание и вместе с ним — облегчение: да нет же, я одет. Все в порядке. Никто ничего не заметил.
После курса терапии я больше не боялся того, что меня застигнут врасплох. То есть я по-прежнему чувствовал себя голым — стоило кому-то войти, но меня это совершенно не беспокоило. Пациент появлялся в дверях, я говорил ему: присаживайтесь. А про себя думал: да, я голый, и что с того? Совершенно ничего. Минуту-другую спустя я, однако, спохватывался и понимал, что одет. Это-то и приводило меня в недоумение: только что беседовал с пациентом — нагишом, и все было нормально, а тут вдруг — ррраз и… как же так? Я полностью одет, на мне рубашка и галстук, кожей чувствую нижнее белье, брюки, носки, туфли… Все это очень странно. Очень-очень странно… я прерывал сеанс, просил у пациента прощения и выходил на балкон. Мне нужно было пять-семь минут, чтобы привести себя в порядок. Это было невыносимо.
— И как же вы поступили?
— Я обратился за помощью к Гертруде Кляйн, она была широко известна как специалист в области толкования сновидений, о ней слагали легенды… После первого сеанса мне приснились ярко-желтые астры. Гертруда сказала, что это плохой знак и скорее всего ничего не выйдет. Она отправила меня к своему приятелю, который был учеником Стэна Грофа и практиковал ЛСД-терапию.
— Это было до запрещения ЛСД?
— Это было после. Джордж использовал запрещенные методы, и у него не было отбоя от пациентов. Он мог устроить оргию прямо во время группового сеанса, мог избить пациента до крови или закрыть его в темном чулане и заставить кукарекать два-три часа подряд. Поначалу мне это нравилось. Я пришел к нему просто поговорить, но остался в «терапевтическом сквоте», как мы называли этот гадюшник, на три месяца. Кончилось тем, что его арестовали и я снова остался один на один со своими проблемами.
— Были какие-то результаты?
— Ничего существенного. Стоило пациенту войти в кабинет, я по-прежнему чувствовал себя голым, но вместо смятения это приводило меня в восторг. Первые три-четыре минуты уходило на то, чтобы справиться с чудовищной эрекцией. Потом все приходило в норму, и я как ни в чем не бывало продолжал сеанс.
— Что было потом?
— Некоторое время я ничего не предпринимал. В конце концов восторг — лучше, чем смущение и замешательство… Но однажды… хм… эээ… случилось нечто из ряда вон выходящее… кажется, это был не самый удачный день для моей карьеры. У меня не отобрали лицензию только потому, что не сумели обосновать претензию о сексуальных домогательствах… к счастью, пациентка отозвала иск… но я, конечно, почувствовал запах паленого. И — уже от отчаяния — обратился за помощью к гештальт-терапевту, хоть никогда и не верил в эту бредятину. И вправду: хватило первых десяти встреч, чтобы окончательно в ней разочароваться.
— Были какие-нибудь результаты?
— Едва ли это можно назвать результатами… Начало сеанса — без изменений… я по-прежнему чувствовал возбуждение, хоть и научился его сдерживать. Сам сеанс проходил ровно. Но по окончании, как только за пациентом закрывалась дверь, я начинал смеяться. Это был дикий, торжествующий, неконтролируемый хохот. Я выл как гиена… Мне не хватало воздуха, ноги подгибались. Мой смех слышали пятью этажами ниже. Люди пугались насмерть. В недельный срок я потерял всех до единого пациентов и совершенно не представлял, каким образом сумею оплатить счета за следующий месяц. Дела мои пришли в полный упадок. Я был близок к самоубийству. Не знаю, что удержало меня от этого поступка, помню, я думал тогда: если выброситься из окна, будут думать, что у меня был страх высоты, а если зарезаться, коллеги станут рассуждать о «пронзенном» и «пронзаемом», устроят симпозиум, какой-нибудь гад непременно напишет статью на эту тему, и т. д. и т. п….
И вот наконец, когда я потерял всякую надежду, один мой друг посоветовал обратиться к опытному гипнотизеру. Им оказался Ганс-Элрик Эриксон. Думаю, вы читали об этом в газетах. В общем, тут я даже не знаю что сказать. И пришел, лег на кушетку. Меня загипнотизировали. Когда я открыл глаза, кабинет был разгромлен, тут и там валялись рыбки из разбитого аквариума, доктор висел на люстре, секретарша (вернее, то, что от нее осталось) плавала в ванне. Я так и не понял, что произошло. На моей одежде не было ни пятнышка, ни складочки. Я совершенно ничего не помнил. Насколько я знаю, полиция до сих пор расследует это дело, у них нет ни единой зацепки.
— Что-то изменилось для вас?
— Да… на этот раз все совершенно изменилось. Теперь мне все время казалось, что я голый. Я остался без работы и большую часть времени проводил в своей спальне — под одеялом. Стоило выйти из дому, меня начинали донимать приступы: то и дело я хлопал себя по ляжкам, чтобы убедиться — выходя из дому, я не забыл натянуть брюки. Но самое неприятное состояло в том, что время от времени я и в самом деле разгуливал по городу нагишом и обнаруживал это в самый неподходящий момент — на автобусной остановке, в баре, в офисе моего бухгалтера… Меня госпитализировали. И довольно долго держали в отделении для буйных.
— Как вас лечили?
— Сперва — медикаментозно… Со временем стали приводить в общую комнату и даже позволяли играть с другими пациентами: мы строили домики и лепили машинки из пластилина. Я научился собирать кубик Рубика. Я могу собрать кубик Рубика за 95 секунд. Это абсолютный рекорд буйного отделения.
— Что было потом?
— В один прекрасный момент я понял, что нет никакой разницы. Чувствовать себя голым и быть голым — одно и то же. Понять это можно только в лечебнице, где социальные условности теряют всякий смысл. Мне стало все равно — голый я или нет. В конце концов, для того и существует медперсонал: если ты голый, тебя оденут. К тому времени меня перевели в отделение для «ходячих» и я научился играть в облавные шашки.
Однажды ко мне подошел один из пациентов по имени Свен. «Гриффит, — сказал он, — я слышал, ты был хорошим аналитиком — покуда не загремел в психушку». Я припомнил те жуткие времена и ответил: «Ты ошибаешься, дружище, я был ихтиологом. Занимался изучением глубоководных рыб». «Черт возьми, Гриффит, — закричал этот псих, — я знаю, о чем говорю: Джеймс Бин из пятого корпуса кучу бабок отвалил тебе за сеансы, и все равно его заперли здесь и признали шизофреником!»
Мне нечего было сказать в ответ.
