Так. Отчим все узнает. Лоренце стало тошно и пусто — доверилась, называется. Но отговаривать Ажуоласа не стала. Пусть рассказывает, хуже уже не будет.
Единственное, о чем она промолчала, это о монете. Стыдно было детской выходки.
Пили чай, заваренный с душистыми травами, ели вкусный пирог. Мама уже перевернула лист календаря, и вместо подводного города Лоренца разглядывала полуостров на фоне закатного неба. Два костра на берегу светились, словно глаза. Огромный добрый усталый зверь прилег у воды, смотрит на воду и вот-вот заснет.
Но ей и город когда-то казался добрым.
После ужина довольно скоро разошлись спать. Мята, заваренная с чаем, замечательно усыпляла. Лоренца подумала, что выговориться перед Ажуоласом действительно стоило: стало намного легче. Он теперь будет ворочаться. А она — спать.
Монета звякнула о мостовую разрушенного города.
Звук от ее падения был невероятно громким. Эхо отразилось от стен, гул нарастал, город гудел, как колокол. Рыбы метнулись прочь, качнулись колокольни, и вода начала отступать.
Лоренца проснулась от шума мотора. Ей казалось, что она спала очень долго, но, судя по мигающим на мобильнике цифрам, прошло не больше часа с тех пор, как она поднялась к себе.
Внизу хлопала дверца машины, потом входная дверь. Отчим говорил, что освободился на полдня раньше, вот и вернулся, хотя ждали его только утром. До Лоренцы долетело: «Елочка!», это прозвище он давно освоил.
Мама, стоя на крыльце, смеялась и что-то отвечала негромким шепотом.
«Замерзнете», — проворчала Лоренца.
Подслушивать было нехорошо, но интересно. Она нашла, чем успокоить совесть: в комнате стало свежо, окно стоило бы закрыть, а справлялась с ним Лоренца плоховато. Уймись, совесть! Я просто закрываю окно. Я не виновата, что так бестолкова и окно у меня открывается то сверху, то сбоку. И в том, что они там галдят, не задумываясь, что я их слышу, тоже не виновата.
И тут она чуть не свалилась с подоконника.
— Четыре недели, наверное, — сказала мама. Потом она прибавила еще что-то и тоже назвала мужа каким-то ласковым прозвищем, звонким и таинственным. Лоренца такого слова раньше не слышала.
Так и не сладив с окном, она на цыпочках вернулась в постель и натянула одеяло на голову.
Вот и сложилось все воедино. И то, почему мама так рьяно принялась строить гнездышко. И почему она не взяла в кафе любимый кофе по-ирландски. И почему так погрузилась в себя. Господи! Она же уже не молодая!
Лоренца снова заплакала, теперь беззвучно, без рыданий. Она окончательно почувствовала себя лишней. «Так хорошо начать все сначала!» — говорила мама подруге по телефону. Вот и начала — все. И ребенка тоже завела нового.
— Что мне делать? — сказала она в темноту.
Ответа не было. Огромные звезды сияли в ветвях сосны, лес путал тропинки, неслись сквозь темноту всадники в светящихся коронах. Опять привиделись змеи. Всадники то ли страшились их, то ли пытались догнать. Потом сновидение стало путаным и страшным. Она снова увидела море, на сей раз оно было темным, а пена, осевшая на камнях, — буро-красной.
Утро выдалось солнечным и красивым, тонко пела невидимая птица, в церкви опять били в колокола. Лоренца долго нежилась под тонким одеялом и думала, что не так все плохо. Ну, будет у нее братик или сестричка. Она когда-то сама просила.
И бабушка взовьется. Уже забавно.
Через полчаса ей почти удалось уговорить себя, что перемены — только к лучшему. К тому времени, когда она приняла душ и расчесала волосы, слезы и огорчения почти забылись и Лоренца была готова ко встрече с мамой и отчимом. Интересно, когда мама изволит сознаться?
В ушах все время звучало то имя-не-имя. Очень хотелось подколоть маму: запомнить, что дочь предпочитает не называться Ларисой, ты не можешь, а имечко, которое и не выговоришь без запинки, как, долго учила? Но тогда надо было сознаться в том, что она торчала у окна, а это было стыдно.
А имя все звенело, и даже птица, казалось, высвистывала его на разные лады.
— Ажуолас где? — спросил отчим, когда сели завтракать.
Мама пожала плечами:
— Он часто с утра уезжает.
— Понятно, — усмехнулся отчим, — хотя бы поел, а то с велосипеда свалится.
Лоренца тоже усмехнулась. В последние дни Ажуолас, дай ему волю, поселился бы у Аустеи в доме. Она бы съехидничала — не вслух, так про себя. Но после вчерашнего разговора было беспокойно.
Мобильник Ажуолас благополучно забыл на тумбочке в прихожей — такое с ним случалось частенько. Велосипед и правда исчез. Лоренца вздохнула с облегчением: отчиму брат еще ничего не сказал. И тут же, против всякого здравого смысла, обиделась: ее беды казались ему незначительными, когда рыжая ждет. Хотя Ажуолас мог и не знать, что отец вернулся.
Пожалуй, такого тихого утра еще не было. Колокольня умолкла, птицы тоже отсвистели свою песенку, и все звуки пропали. Лоренца поймала себя на том, что идет на цыпочках — слишком громкими были шаги.
И никого на дороге. Ни машин, ни велосипедов, ни пешеход об. Когда загрохотал грузовик, ей показалось, что небо сейчас разорвется от шума.
Машина остановилась рядом, из кабины высунулся крепкий темноволосый мужик и прокричал что-то радостное. Единственным знакомым словом было «лабас», Лоренца кивнула и заторопилась вдоль обочины, готовая в любую минуту сигануть вбок и нестись наутек. Бегать она умела, в школе ее всегда в команду брали.
Но мужик и не думал ее хватать. Теперь он говорил по-русски:
— Лариса… Подожди!
Вдоль позвоночника пополз противный холодок. Лоренца остановилась и постаралась спросить так спокойно, как могла:
— Мы разве знакомы?
Спокойствие давалось ей плохо, голос дрогнул. Мужик не обратил на это внимания.
— Лариса, — повторил он, — мама хочет тебя в гости.
«У меня хорошие сыновья, — говорила Жиежула, — сын по субботам на машине в „Максиму“ возит». Интересно, подумала Лоренца, сколько они в этой «Максиме» закупают? Полный грузовик?
— Спасибо, — кивнула она, — я спрошу родителей.
— Я бы сейчас отвез, время имею, — возразил сын Жиежулы, — тебе у нас понравится.
— Я же сказала! Мне разрешения надо спросить.
Водитель покачал головой:
— Так быстрее. Мне к ним круг делать, если заезжать.
Встреча нравилась Лоренце все меньше. Она решила не спорить, мужчина явно сильнее. Улыбнувшись, она кивнула и потянула из кармана телефон.
— Не надо заезжать. Я позвоню и предупрежу.
— Ладно, — махнул мужчина рукой, — потом зайдешь. Но лучше б сейчас — она не всех приглашает.
Он закрыл окошко, потом, словно вспомнил что-то важное, открыл его снова и усмехнулся:
— Спасибо за серебро!
Машина рванула с места, Лоренца зажмурилась, чтоб поберечь глаза от пыли. Когда серые клубы рассеялись, мир снова опустел.
И даже шума мотора не было слышно. Словно бы грузовик просто растворился. Только кривенькая осинка на обочине жалобно трепетала. Ветра, к слову, не было.
