Вышел наконец на Пилимо, к троллейбусам. Улыбался все шире. Думал — смешная затея. Дурацкая, но очень смешная. Сделали мне утро, такие молодцы. И еще целой куче заспанного народа наверняка.
Когда увидел на остановке здоровенного мужика с роскошным светло-русым хайром до плеч и соответствующей бородищей, в черной футболке с надписью «Косматый», одобрительно хмыкнул. Самоирония — великая вещь, и самому смешно, и прохожим радость.
Углядев на чужой сумке с принтами повторяющуюся надпись «Амбидекстр», рассеянно задумался, действительно ли ее хозяйка одинаково хорошо владеет обеими руками? Или просто ходит с модной сумкой, не особо вникая в содержание?
И только когда у ближайшего светофора притормозил великолепный чоппер, на руле которого вызывающе болталась мятая картонка с обезоруживающей надписью «Мотоцикл», удивился, да так, что пробормотал вслух: «Нет, ну это уже слишком». Отвернулся и уткнулся взглядом в окно нежилого дома, на запыленном стекле которого кто-то аккуратно вывел пальцем прилагательное «Мутный».
Вот черт.
На работе, впрочем, ничего этакого не наблюдалось. Правда, приходилось постоянно напоминать себе, что изображающая весенние лужи картинка под названием «Капель» висела в коридоре всегда. И условно смешную табличку «Бессознательное» на дверь штатного психолога приделали еще неделю назад, в честь дня ее рождения, да так и забыли снять. Нет здесь никакого подвоха. Нет, нет, нет.
В сумерках вышел на улицу и едва устоял на ногах, потому что на тротуаре алели крупные ровные буквы: «
Подумал: интересно, что будет, когда совсем стемнеет? Кто-нибудь придет, чтобы стереть эти буквы и написать новые: «
По дороге зашел к сестре, которая купила новый компьютер и теперь взывала о помощи.
Лина давно собиралась учить немецкий и вот наконец начала. Поэтому все в ее доме теперь было облеплено наклейками со словами: «der Tisch», «der Stuhl», «der Kuhlschrank», «die Tur», «der Fu?boden», «die Decke».[5] И так далее.
Прихлебывая чай с лимоном из чашки с надписью «die Tasse»,[6] сказал — сам не заметил, что вслух:
— Так вот на что это похоже.
— Что на что похоже? — переспросила сестра.
Пришлось объяснять.
— Все эти картинки и надписи в городе. Выглядит, как будто кто-то учит язык.
— Какие картинки?
Вкратце пересказал все, увиденное за день.
— «Мотоцикл» — это особенно круто, — отозвалась Лина. — Ничего себе — картонка на руле! Совершенно необъяснимо. Остальное… Ну, даже не знаю. Все может быть. Если предположить, что простые слова — «дом», «дерево», «тротуар» и так далее — он уже выучил… Или она? А кто, собственно?
Пожал плечами.
— Понятия не имею.
— Мироздание, — усмехнулась Лина. — Верховное божество современных агностиков. Не знаем, кто у нас тут начальство, но смутно подозреваем, что оно все-таки есть. Потому что, если нет, тогда совсем уж как-то бессмысленно.
Подхватил:
— Ну да. Именно. И вечно пристаем к неведомому начальству с просьбами: сделай то, прекрати делать это. Одна моя подружка вообще регулярно письма ему пишет — в своем дневнике. Так и обращается: «Дорогое Мироздание!» — прикинь. Как бы в шутку. Но при этом всякий раз очень рассчитывает на ответ.
— Вот прямо берет и пишет? — восхитилась Лина. — Ну надо же. А я-то, дура, просто вслух говорю. Иногда… Слушай, это сколько же нас, таких неугомонных просителей, бродит сейчас по свету? Неудивительно, что Мироздание решило наконец выучить человеческий язык. Хотя бы из любопытства. А то как-то глупо получается: все от тебя чего-то хотят, а ты понять не можешь. И тем более внятно ответить. А нам же, бедным зайцам, так надо! Я бы на месте Мироздания тоже села зубрить. То-то мы все попляшем, когда оно освоит хотя бы начальный уровень и вступит в диалог! Уже жду не дождусь.
Сказал снисходительно:
— По-моему, ты перезанималась.
— Есть такое дело, — миролюбиво согласилась Лина. — И ты, кстати, тоже; не знаю, правда, чем именно. А уж как Мироздание перезанималось — подумать страшно. Вот и чудит. Раньше-то мы его шпаргалок вроде не видели. А нынче валяются где попало, тревожат моего бедного впечатлительного братика. Безобразие, да?
Не стал отвечать. Только головой покачал.
Укоризненно.
Выйдя от сестры, какое-то время раздумывал. Наконец тяжко вздохнул, вспомнив бабкину присказку: «От дурной головы ногам шкода», и пошел обратно, в сторону офиса. Туда, где на тротуаре три часа назад красовалась надпись «Сумерки». Поглядеть, что там с ней.
Надпись и правда сменилась. Угадал, ну надо же. Только вместо предполагаемого «Ночь» там появилось слово «Темнота». И еще слово «Фонарь», но не на тротуаре, а прямо на фонарном столбе. Что, в общем, логично.
Повторил вслух:
— Логично.
И отправился на троллейбус. Хватит на сегодня прогулок. Набегался.
Однако по привычке вышел на остановку раньше, свернул с Пилимо на Жемайтийскую улицу. Пока переходил дорогу, изумлялся грохоту собственного сердца. С каких это пор картинки и слова стали серьезным поводом для волнения? Даже если они сменяются по нескольку раз на дню, это говорит только о том, что кому-то нечего де…
…лать. Ага. Так и знал. Утренние надписи исчезли. Зато появились новые. Разглядеть в темноте рисунки было совершенно невозможно, но яркие красные буквы бросались в глаза: «Полярник», «Угрожать», «Чревовещатель», «Пристально», «Пузыри», «Карта», «Карусель». Абсурдный набор.
Шел по Жемайтийской улице, стараясь не смотреть на стены. На сегодня достаточно. Но ярко- красные буквы все равно бросались в глаза, только что за рукав не дергали. «Тайник», «Практика», «Вампир», «Барбарис», «Серебристый», «Астролябия». Астролябия! Господи, твоя воля.
Уже сворачивал во двор, когда высокий, по-юношески ломкий голос громко сказал откуда-то сверху, по ощущениям с девятого примерно этажа:
— Сиам, — и тут же повторил четко, по слогам: — Си-ам.
Чтобы уж никаких сомнений. Вздрогнул, чуть было не переспросил: «Чего-о-о-о?» — но все-таки сдержался, промолчал. Обернулся. Улица, похоже, совершенно пуста. И окна соседних двухэтажных домов вроде бы закрыты. Впрочем, невидимый говорун вполне может сидеть на крыше. Или на дереве. Да где угодно может он сидеть. Например, у меня в голове. Наиболее вероятный вариант. Хотя, конечно, наименее предпочтительный.
Стоял, прислонившись затылком к холодному металлу ограды. Слушал, как где-то наверху, но не слишком высоко кто-то откашливается. И, неуверенно растягивая гласные, произносит новое слово:
— О-о-о-ке-е-е-а-а-а-ан. — И еще раз: — Океан.
Не выдержал. Рванул в дом, захлопнул за собой дверь подъезда, а потом и квартиры. Повернул ключ,
