Хроники Фрая

Временами я думаю, что и мне стоило бы попробовать проделать нечто в этом роде.

«Беспокоиться не о чем» с его взрывающимися задницами появилось на экранах в июне 1982 года и было показано лишь в том регионе, который обслуживала «Гранада». Мы же вернулись в Лондон, чтобы посвятить июль, август и сентябрь сочинению нового сериала, который должен был называться «На природе».

Компьютер 1

В один выдавшийся у меня свободным манчестерский вечер я бродил по торговому центру «Арндейл», переходя от магазина к магазину, и вдруг обнаружил, что недоуменно взираю на столпившихся у витрины одного из них, «Ласкис», подростков. Я подошел, заглянул поверх их плеч за стекло…

Полчаса спустя я уже ковырялся в задней панели телевизора, стоявшего в моем номере отеля «Мидленд». И после десяти минут разочарований и замешательств на телеэкране появился текст:

Компьютер «Би-Би-Си», 32К BASIC

То было началом пожизненной любовной связи, подробности которой наверняка нагонят на вас смертную скуку. Я постараюсь не слишком долго задерживаться на этой теме, однако названная связь эта была, да и остается, слишком для меня важной, чтобы отделаться от нее одним торопливым предложением. Теперь я проводил большую часть моего свободного времени перед восторженно любимой (мною) машиной, компьютером «Acorn BBC Micro B». В ту пору микрокомпьютерам требовались для нормальной работы два бытовых прибора: телевизор, чтобы выводить изображение, и кассетный магнитофон, чтобы записывать и загружать программы. Продавец «Ласкис» уговорил меня купить программу под названием «Wordwise», которая размещалась на плате памяти, вставлявшейся в один из четырех слотов материнской платы. Остальные ее гнезда отводились для операционной системы и языка программирования BASIC. После того как «Wordwise» вставлялась в компьютер, он волшебным образом преобразовывался в текстовой редактор. Я мог соединить его плоским кабелем, он же параллельный коннектор, с электрической пишущей машинкой «Бразер», и та становилась принтером. Объяснить зачарованность и наслаждение, которые я при этом испытывал, мне не по силам. Я с ликованием показывал друзьям и знакомым компьютер, написанные мной программы и распечатки. Знакомые должным образом охали и ахали, однако я видел, что их все это не трогает так, как меня. Да я и сам не понимал, почему этот новый мир настолько захватывает меня, оставляя других относительно равнодушными. Конечно, я стал обладателем умной машины, позволявшей делать всякие замечательные вещи, и на большинство людей она производила должное впечатление – из разряда «Надо же, интересно, что они дальше придумают», – однако меня волновали до восторга не одни лишь ее функциональные возможности. Я давно уже оставил попытки понять эту мою неугасающую страсть, очень быстро приобретшую форму, стиль и проявления классической наркотической зависимости. Я проводил большую часть свободного времени, уткнувшись носом в специализированные микрокомпьютерные журналы либо рыская по Тотнем-Корт-роуд в поисках новых периферийных устройств. Я мог засиживаться за клавиатурой до трех, четырех или пяти утра, составляя бессмысленные программы или пытаясь овладеть бесполезными для меня техническими приемами. Очень скоро в моем уголке челсийской квартиры уже теснились: лепестковый принтер, графопостроитель, RGB- монитор и приставка для дополнительного процессора и гибких дисков. Тогда-то и начались продлившиеся всю мою жизнь борения с кабелями. Если соединить все прошедшие через мои руки кабели, их можно будет дотянуть до Луны и обратно. Беда только в том, что ничего из этого не выйдет, поскольку соединяться один с другим они не желали. Каждый может написать правдоподобный фантастический рассказ, в котором люди будут телепортироваться, путешествовать во времени и обращаться в невидимок. Однако будущее, в котором появляются стандарты совместимости кабелей, – вот это настоящая научная фантастика.

Кабели, мониторы, принтеры, книги, журналы, диски – все это стоило денег. Которых у меня не было.

Ричард Армитаж однажды сказал мне, широко поведя державшей сигару рукой, что, если я вдруг столкнусь с недостатком средств, его помощница Лоррен Гамильтон всегда сможет послать мне чек, который покроет мои расходы. Такие чеки будут учитываться как авансы, выданные в счет моих будущих заработков. Несмотря на относительное богатство и непринужденную щедрость Кима, к августу 1982-го я задолжал Ричарду несколько тысяч фунтов и начал беспокоиться насчет того, что мне никогда не удастся заработать деньги, которые позволят вернуть ему этот долг.

Коммерция[119]

Однажды утром Лоррен позвонила мне в Челси. Я уверен, что именно в Челси, поскольку в те дни, чтобы позвонить кому-то, необходимо было знать, где он находится. Тогдашняя жизнь приблизилась к мобильному телефону на расстояние длинного провода, который позволял бродить с телефонным аппаратом по дому. Лоррен попросила меня подъехать в находившийся в Фицровии офис компании и поговорить с человеком по имени Пол Вейланд, подбиравшим актеров для съемок в рекламе пива.

В рекламе пива? Я? Чтобы возвышенный, утонченный художник вроде меня снимался в низкой, вульгарной рекламе? Какое неслыханное унижение. На встречу с Вейландом я отправился только что не бегом.

Золотой век британской рекламы в то время уже подходил к концу. Самыми приметными ее звездами, взошедшими за последние десять лет, были Ридли и Тони Скотт, Хью Хадсон, Дэвид Паттнем и Алан Паркер, – однако теперь все они занимались съемками собственных фильмов. Пол Вейланд, принадлежавший к следующему за их поколению, начал свою карьеру как мальчик на побегушках в производственном отделе компании, на которую работало большинство обладателей этих громких имен, – а в восьмидесятых и девяностых ему предстояло обратиться в ведущего постановщика рекламных роликов. Да он и сейчас остается одним из лучших.

Он вручил мне фотокопию сценария, бывшего скорее раскадровкой. Она показывала викторианского аристократа с моноклем в глазнице, принимающего разного рода неправдоподобные позы.

– Диалог отсутствует, – сказал Пол. – Весь ролик пойдет под саундтрек. Под песню «Эмир Абдул Абул- бул». Знаете такую?

Мне пришлось признаться, что не знаю.

– Ну неважно. Вот вам кружка. Вы пьете пиво. «Наилучшее горькое Уайтбред». Вы – граф Иван Скавински-Скавар, а я – Абдул. Смотрите на меня с высокомерным презрением. Презрительнее! Так, точно я – гусеница в вашем салате или только что нагадил вам на ботинок.

В течение десяти минут я изображал джентльмена, с презрительным видом пьющего «Уайтбред», и слушал на редкость странную песню. Не уверен, что я когда-нибудь ощущал большее смущение и неудобство или чувствовал себя более скованным, стесняющимся, некомпетентным. Когда все закончилось, я был красен как рак.

«Ладно, Стивен, – сказал я себе, – больше ты об этом никогда не услышишь. Возможно, оно и к лучшему. Возможно, ты был так плох потому, что в самой глубине души испытывал отвращение к торгашеской нечистоте всей этой затеи. Да. Именно так».

На следующий день Лоррен позвонила снова и попросила меня прийти в офис «Ноэл Гей» на Денмарк-стрит. Ричард сидел за своим огромным столом, лучась широкой улыбкой за облаком сигарного дыма.

– Они хотят, чтобы вы снимались в рекламе «Уайтбреда», – сказал он. – Правда, боюсь, в том, что касается денег, они неприятно прижимисты.

Ну и ладно, подумал я. Пять-шесть сотен фунтов мне все равно не помешают. Меньше-то они наверняка не предложат.