Тем не менее постановку в целом сочли успешной. Полковник и миссис Чичестер были в восторге, и вскоре пошли разговоры о том, что нас ожидает «перенос».
– Прекрасная новость, – сказал мне как-то вечером Пол Эддингтон, пока мы стояли, ожидая нашего выхода. Я чуть было не написал «пока мы стояли за кулисами», однако сцена в Чичестере была выдвинута в зал, так что публика сидела с трех ее сторон, а значит, стоять мы могли только за декорациями.
– О! – отозвался я. – Какая?
– Об этом уже объявлено официально. Нас ожидает перенос.
– Ух ты! – Я изобразил танец на месте. О чем он говорит, я ни малейшего понятия не имел.
На то, чтобы проникнуть в тайну слова «перенос», у меня ушло два дня усердных трудов. Мальчики из нашей труппы, судя по всему, понимали его значение, официантки театрального кафетерия тоже, продавец стоявшей на углу табачной лавки и хозяйка моей квартиры – тоже. Все понимали, кроме меня.
– Перенос – это чудесно, – сказала Дорис Хэр. – Если не ошибаюсь, нас ожидает «Королева».
– Э-э?…
Королева – это как? Она приезжает, чтобы посмотреть на нас? Это и есть «перенос»? Я запутался еще пуще.
– Я играла по всей Авеню, но для «Королевы» никогда не работала.
Авеню? Я представил себе обсаженный деревьями бульвар, на котором мы даем для скучающей и смущенной монархини представление под открытым небом. Идея показалась мне нелепой.
Несколько позже Патрик спросил у меня:
– Вы уже слышали о переносе?
– Конечно. Ага. Здорово, правда?
– Для вас это станет вест-эндским дебютом, верно?
Так
Чичестерский сезон я завершил как в бреду. За неделю до его закрытия приехал, чтобы забрать окончательный вариант либретто, Майк Оккрент.
Возвратившись в Лондон, я решил, что, поскольку Киму со Стивом так хорошо на Дрейкотт-плейс, пора мне покинуть Челси и обзавестись собственным жильем. И я нашел на Риджент-сквер, в Блумсбери, сдававшуюся за тысячу фунтов в неделю меблированную квартиру с одной спальней. Только для меня и моей новой любви.
Компьютер 2
В начале года я позвонил Хью и взволнованно сообщил:
– Я только что купил «Макинтош». Тысячу фунтов отдал.
– Сколько?
Хью чудесно провел целую неделю, распуская слухи о моем фантастическом расточительстве, о том, что я потратил немыслимые деньги на такую ерунду, как дождевик, и лишь после этого узнал, что «Макинтош» – новая модель компьютера.
К этой технической новинке я проникся любовью попросту безумной, затмившей все, что я испытывал до знакомства с ней. Исходивший из нее кабель заканчивался устройством, которое называлось «мышкой». Когда вы включали «Макинтош», экран его белел и начиналась загрузка с системного диска. Текст был черным на белом, совершенно как напечатанный на бумаге, а не расплывчато зеленым или оранжевым на черном, как у других компьютеров. Передвигая мышку по столу рядом с компьютером, вы приводили в движение стрелку на экране. На нем появлялись изображения гибкого диска и «корзины», а вверху рядком выстраивались слова, и, если вы щелкали на одном из них мышкой, разворачивалось графическое подобие роликовой шторы с написанными на ней названиями элементов меню. Двойной щелчок на изображениях документов или папок раскрывал экранные окошки. Ничего подобного я до той поры не только не видел, но и представить себе не мог. Да и никто не мог. Эта система использовалась лишь в недолго прожившем компьютере «Лайза» компании «Эппл», а он до потребительского или внутреннего рынка так и не добрался.
Графический пользовательский интерфейс «Макинтоша» получил в процессе разработки название WIMP, что означало
Хью, Кэти и Ник Саймонс жили тогда в доме, находившемся в Кентиш-Тауне, на Лейтон-Гроув, я – в моей блумсберийской квартирке, Ким – в Челси. Виделись мы так часто, как могли, однако я был сильно занят, поскольку мне приходилось восемь раз в неделю играть на вест-эндской сцене.
Согласно договоренности Ричарда Армитажа с Патриком и продюсерами «Сорока лет службы», в ноябре они должны были на несколько дней освободить меня от необходимости выходить на сцену, чтобы я смог съездить в Лестер на премьеру мюзикла «Я и моя девочка». Эта оговорка в моем контракте объяснялась не благодушной верой Ричарда в то, что я получу великое удовольствие, побывав на премьере мюзикла, для которого сочинил либретто, но его желанием, чтобы я был под рукой, если на генеральной репетиции или в ходе премьерного показа обнаружится, что либретто нуждается в срочных доработках, о которых прежде никто не задумывался.
В предшествовавшие месяцы у нас происходили странные разговоры, в которых Ричард демонстрировал способность перескакивать чуть ли не на середине фразы из роли продюсера в роль сына композитора и управляющего его наследием, а из нее – в роль моего агента. «Я переговорил сам с собой, – мог сообщить он, – и согласился на мое возмутительное требование обеспечить ваше финансовое участие в этом проекте. Мне не хотелось подпускать вас к прибылям, которые он принесет, однако я настоял самым решительным образом, и теперь вы, к большой моей досаде, будете получать процент от них, что меня страшно радует».
Уже на первых репетициях выяснилось, что уроки танца и вокала не пошли Лесли Эш в прок, и ее вывели, по взаимному согласию, из состава труппы. В один из последовавших за этим дней я оказался в кабинете Ричарда. Он озабоченно потирал подбородок. Кто же, черт побери, сыграет Салли?
– Как насчет Эммы? – предложил я. – Поет она прекрасно. Чечетку, правда, бить не умеет, однако Эмма из тех, кто способен научиться чему угодно, было бы желание.
Личность Ричарда снова раздвоилась прямо у меня на глазах.
– Ну конечно. Блестяще. Она-то мне и нужна, – сказал он и тут же возразил сам себе: – Знаешь, если возьмешь ее, тебе это ой каким боком выйдет. Брось, не дури. У нее ни опыта нет, ни настоящего имени. Так ведь она одна из талантливейших актрис своего поколения, – ну, значит, и стоить тебе будет дорого.
Я оставил Ричарда бороться с собой. Я знал, что он разобьет себя в этом споре наголову и в самом скором времени завершит трудные переговоры заключением сделки, которая удовлетворит и его, и его.
В должное время Эмма присоединилась к труппе. Роберта Линдсея она знала хорошо, поскольку
