— Детские, почти игрушечные, неужели сама не видишь?
Часы действительно имели вид игрушки, и Наташа решила, что так оно и есть.
— А что значит «держать фишку»? — поинтересовался Петька.
Это значит — я самый главный на «птичке», конкурентов у меня нема… — развел он руками. — Не люблю конкурентов. Если увижу такого, сразу пускаю его на корм рыбкам. Я, — продолжал он, — сам добываю корм из водоемов нашей родины, сам сушу его потом и сам же продаю на «птичке». Пока сам, — значительно поднял он палец, — но скоро возьму наемника, чтобы он парился на «птичке», пока я пью пиво.
— А что такое «птичка»? — продолжал допрос Петька.
— Темный ты парень, — отреагировал Кудряшов. — Птичий рынок. Обязательно свожу тебя туда. Если захочешь, куплю тебе обезьяну, если захочешь — крокодила. Маме есть где держать крокодила?
— Негде, — отвечала Наташа, — у меня нет пока своих хором.
— Будут, — уверенно заявил Саша, — чтоб у такой красотки с ямочками на щеках не было дворца… А коса у тебя натуральная?
— А вы подергайте, — с гордостью сказал Петька, — маму всегда об этом спрашивают…
— Потом когда-нибудь, Петро, и подергаю… Ну, с тобой-то заметано насчет «птички»? Поедешь со мной на моих темно-вишневых «Жигулях»? Я тебе и порулить дам.
— Заметано, — согласился Петька.
А то я спешу, Наталья, — обратился теперь Саша к его матери, — у меня там в третьем ряду чувиха сидит и сморкается в носовой платок от избытка чувств… Странная такая чувиха! Сама, если надо, любому глотку зубами порвет, а в театре и в кино рыдает как белуга, если там кто-то страдает… До встречи! — И он, исчезая, столкнулся в дверях с Галей-беленькой, которая тоже, отыграв эпизод, пришла снять грим и переодеться. — Пардон, мадам, — бросил ей Саша на ходу. И наконец исчез.
— Что это за ряха? — заинтересованно спросила Галя.
— Это не Ряха, а дядя Саша. Он держит фишку на «птичке», — пояснил Петька. — И он подарил мне часы. — Петька сунул под нос Гале руку, уже увенчанную часами.
Галя подскочила:
— Боже мой! Какой подарок! Ну почему меня здесь не было, может, и мне бы кое-что перепало! А то все цветы да цветы…
— Это игрушечные, — объяснила ничего не подозревающая Наташа.
Галя с сожалением посмотрела на нее:
— Какие игрушечные! Это «Сейко», японская фирма. Таких в Москве раз-два и обчелся, — простонала она.
Наташа похолодела.
— Галя. — Она протянула Гале колечко, и «стекляшка» заиграла всеми цветами радуги. — А вот он мне подарил… Это простое? — с надеждой спросила она.
У Галины отвисла челюсть.
— Боже мой! — воскликнула она. — Ну почему ты посылаешь дурочкам таких хороших поклонников! Какое «простое»?! Ты посмотри, как играет камень! Это бриллиант чистой воды в один карат, как пить дать!
Наташа рывком включила динамик: послышались шлепки аплодисментов. Наташа выхватила из Галиных рук кольцо, сорвала с руки Петьки часы и бросилась в коридор.
— А мне никогда такого не дарят, — продолжала делиться с Петькой Галя, — думают, на зарплату народного артиста да на мои копейки прожить можно! А этот народный всю свою народную зарплату прокатывает на такси. — Камешек был брошен в огород Наташи и Петьки, которых Москалев правда частенько подвозил на такси. — Нет, ну где справедливость, скажи, Петр…
— Не знаю, — буркнул Петька.
— Где? Где? — Галя сделала вид, будто ищет справедливость под креслами. — Нет ее, — разогнувшись, констатировала она.
Наташа вернулась, держа перед собой подарки с таким видом, точно они начинены взрывчаткой.
— Я не нашла его, — сказала она.
— И слава богу, — отозвалась в сердцах Галина. — В кои-то веки настоящую вещь принесли, а ты хочешь ее вернуть. Подарил — значит, может. Значит, столько наворовал, что ему ничего не стоит. Дай бог, чтобы он больше не пришел, чтобы ты ему не сунула назад эту роскошь.
— Он придет, — вмешался Петька. — Дядя Саша обещал меня на «птичку» свозить.
— Слушай, если ты и этого упустишь, — выслушав Наташин рассказ о Саше Кудряшове, сказала Катя, — будешь просто клинической идиоткой.
— А кого она упустила? — попытался вступиться за Наташу Колесников.
— Как кого?! — взвилась Катя. — А Москалева? Разве эта белобрысая лягушка должна была охомутать его? Он всю дорогу симпатизировал Наташке! Он вырвал ее из гинекологического кресла, когда она хотела избавиться от Петьки…
— Катюша, — попытался урезонить супругу Колесников. — Петя услышит…
— Черта с два услышит, он уже дрыхнет, сыночек мой, — с другой интонацией ответила Катя и снова стала загибать пальцы. — А Веригин? Почему она упустила Веригина? Помяните мое слово, он вот-вот пойдет в гору, профессионалы его уважают… Веригин был неженат. Он млел перед Наташкой. А она, вместо того чтобы тащить его под одеяло, о звездах с ним тарахтела да о музыке… Мало она об этом же щебетала со своим «американцем», который в конечном итоге нащебетал Петра… Ну, за это спасибо ему. — Катя набожно перекрестилась. — Но с Веригиным-то, с Веригиным! Какие звезды! Он сам звезда! Эх! Меня там не было!
— Да, ты бы быстро его по темечку и в темное место, — добродушно заметил Колесников.
— В темное место под бочок к своей подруге, — не приняла его шутки Катя. — Я их уложила бы, будь спокоен, Сережа, да не валетом, как они спали где-то на сеновале, а как. положено… А потом — в сельсовет, и благословила бы их, как матушка родная, портретом Ленина… И уж тут он, как честный человек, не отвертелся бы…
Насчет Веригина Катя в чем-то была права.
…Наташа снималась у него в странной малотиражной ленте «Ледяные лилии». Она играла девушку не от мира сего, романтичную библиотекаршу, которую бог знает как судьба занесла в глухую деревню.
Отношения Наташи с Веригиным все время балансировали на какой-то неуловимо тонкой грани, которую оба боялись перейти.
У Веригина был свой расчет: он не хотел вывести Наташу из состояния ее героини, она должна была очень точно и психологически верно сыграть свою роль — на ней держался весь фильм.
Наташа, в свою очередь, тоже боялась перейти эту грань. Она слишком уважала и почитала Веригина, чтобы первой пойти в атаку, как выразилась бы Катя. Даже когда группа отмечала удачные съемочные дни в «Лиазе» с эмблемой «Мосфильма» коньяком и легкой закуской, она не пила на брудершафт с Веригиным.
— Вот потому-то он и бухнулся в конечном итоге в койку с толстой костюмершей, — вдохновенно продолжала Катя, — вместо того чтобы пройти по ковру ЗАГСа под марш Мендельсона с Наташкой.
— Ну что ты за приземленное существо, Катюша, — пожал плечами Колесников, — не все же так просто…
— Все, наоборот, просто, как кусок банного мыла! — прервала его Катя. — Ты бы тоже до ста лет маялся в холостяках, если бы я тебя не обработала. И скажи, что в результате? В результате все довольны: ты, я, Петька и даже Наташка — она в тебе души не чает. Нет, Наталья, если ты упустишь этого супермена с бриллиантом — я на тебя как на бабу рукой махну. И всем объявлю, что ты такая же идиотка, как твоя однокурсница Галя-черненькая…
С черненькой действительно произошла печальная история. Ее взял в свой театр один из лучших провинциальных режиссеров — Тарасов, и она сразу стала играть главные роли. Позже они поженились. Казалось, черненькая наконец преодолела природу, победила свою плоть и принялась за дело, но не тут-то было. Галя смертельно влюбилась в своего партнера, стала его любовницей, после чего Тарасов выгнал из театра и ее, свою жену, и героя-любовника, обнародовав это решение в приказе, где значилось вопиюще
