ней встреч. Это было просто — они работали вместе, хотя и в разных редакциях. Только спуститься на этаж ниже, и можно столкнуться с ней где-нибудь в коридоре, в буфете. Никого не удивляло, что он слишком часто появляется на их этаже и пьет чай с девчонками. Костя любил дамское общество, любил быть в центре внимания и пьянеть от нескольких пар устремленных на него женских глаз.
Потом он стал подстерегать Катю после работы. Небрежно предлагал подвезти или проводить, потому что ему якобы по пути. Она-то понимала, как неслучайны эти случайные встречи. Это уже перестало быть легким волокитством и превращалось в серьезное ухаживание. Кате было ясно, что предстоит принять какое-то решение. Лучше всего строго отчитать Евдокимова и прекратить всякие встречи. Нет, этого она не сделает, жалко навсегда лишиться такого поклонника.
Придется балансировать, удерживая отношения на зыбкой стадии нежной дружбы. Встречаться где- нибудь в тихих кафе, гулять в парках на окраинах Москвы, подальше от глаз людских. Катя была уверена, что сумеет не переступить грань между нежной дружбой и чем-то большим, несмотря на поистине дьявольское обаяние Евдокимова. Если же она почувствует приближение опасности, то просто сбежит. Извинится перед Костей, пожалуется Сергею на его настойчивые ухаживания. Пока же она решила ничего мужу не говорить.
Когда Наташа с Ветой вернулись из больницы, Саша виновато сказал:
— Слушай, Наташа, я чувствую себя большой свиньей, что постоянно бросаю тебя одну с Ивкой…
— Не бросай, и ты легко превратишься в человека, — отозвалась Наташа.
— Но ты пойми, не могу! Я же думаю о будущем… У меня большие планы. Накопим с Генкой деньгу и купим свой собственный магазин… И будем жить припеваючи.
— А до этого блаженного времени ты так и собираешься хрюкать?
Саша наморщил лоб.
— Надо забрать Петра, — наконец сказал он. — Тебе будет легче. Он большой пацан, может посидеть с Ивкой… Может выгуливать ее… И к тому же я боюсь, мамаша сделает из него ландыш, а не мужика. Станет читать ему классику, отдаст в музыкальную школу, то есть проделает с Петром все то же, что и со мной… Но я-то оказался стоек, а вот как он перенесет эту расслабуху…
На следующий день они, прихватив Вету, поехали к бабушке.
Саша оказался прав на все сто процентов. Помимо французской школы Петя уже учился в музыкальной и посещал кружок рисования при Доме культуры.
— Да вот же твоя настоящая внучка, — возмущался Саша, — что ты вцепилась в Петра! Он должен быть с матерью и с отцом!
— Какой ты отец! — в ответ закричала его мать, хватаясь за сердце. — Ты мешок с деньгами, помешанный на скопидомстве, а не отец!
— Ну вот, — пожал плечами Саша, — встала на изготовку. Поза номер один — рука, прижатая к сердцу. Поза номер два — оседание на пол в долгосрочном обмороке.
— Обморока не будет, — отрапортовала мать, — а ты, — обратилась она к Наташе, — должна желать счастья своему чаду. Спроси его сама, он хочет жить среди пеленок в однокомнатной квартире…
— Я хочу с мамой здесь, — сообщил Петька.
Свекровь не колебалась. Она была тверда в своем намерении удержать Петьку любой ценой.
— Перебирайтесь ко мне, — сказала она Наташе, — от твоего шалопая мужа все равно толку нет…
— Мать, ты хочешь разрушить мою семью, — строго выговорил Саша. — Ежели ты считаешь что нам вчетвером тесно в однокомнатной квартире, давай провернем родственный обмен Ты — в однокомнатную, мы — сюда.
— Хорошо, я уйду в вашу однокомнатную, но только вместе с Петенькой, — отозвалась Мария Игнатьевна.
— Здравствуйте! — развел руками Саша. — А музыкальная школа, а кружок рисования?
— Я не соглашусь, чтобы Мария Игнатьевна уступила нам свою квартиру, — подала голос Наташа, — у нас пятый этаж, а у нее больное сердце.
— И опять — здравствуйте! — пожал плечами Саша. Так ты что, согласна отдать своего ребенка?
Мария Игнатьевна, ощутив поддержку, приободрилась.
— Натальюшка, спасибо тебе! Я искренне говорю — живите здесь с Иветтой. А Петю уже нельзя вырывать отсюда. У него здесь своя комната, друзья, пианино, школа… У него абсолютный слух, — торопливо говорила она, — рисование преподает отличный педагог, другого такого в Москве не найти. Я тебя, как родную дочь, умоляю, не забирай у меня Петечку. Я одна с ума сойду в четырех стенах…
— Было бы с чего сходить, — пробормотал Саша.
— Оставьте Петеньку… Он уже играет пьесы для обеих рук… Петенька, сыграй маме «Ригодон»…
— Только не это, — проскрежетал Саша. — Ладно, поступай, Наталья, как знаешь.
— Ты, мамочка, приходи к нам жить, — взмолился Петя, — а я тебе буду с Ивкой помогать…
Но Наташа помнила свекровин характер и борщи, вылитые в мусоропровод.
— Мы будет приезжать на выходные, — решила она.
Свекровь со слезами бросилась обнимать Наташу.
Наташе очень не хотелось, чтобы Ива, как Петя, росла в атмосфере театра, также не мыслила она вешать дочку на шею свекрови, которая последнее время не расставалась с валокордином. И судьба послала ей Анну Алексеевну.
Судьба это сделала не вдруг, а постепенно; Анна Алексеевна незаметно и органично вошла в Наташину семью.
Сперва, прогуливаясь с коляской на улице, Наташа заприметила женщину с гладко прибранными седыми волосами, которая, когда бы они ни вышли, в дождь и снег, утром и вечером, сидела с книгой на скамейке возле соседнего дома.
Как-то Наташа, мучимая любопытством, что же заставляет эту интеллигентного вида женщину сидеть под козырьком подъезда целый день, подсела к ней с коляской, и они разговорились.
С тех пор они стали прогуливаться вместе. Наташа не сразу узнала ее историю, простую и в то же время исполненную драматизма.
Анна Алексеевна ушла от мужа уже в пенсионном возрасте. Всю жизнь он пил и страшно буянил, но она терпела до тех пор, пока их дочь не вышла замуж и не забрала мать к себе.
Анна Алексеевна ни слова худого не произнесла о муже дочери, но Наташа поняла, что зять не в восторге от того, что теща заняла одну из комнат в его трехкомнатной квартире, поэтому Анна Алексеевна старается как можно меньше попадаться ему на глаза. Зять был художником, уже с именем, и работал дома, никак не мог добиться мастерской. Рано утром, пока дочь с мужем спали, Анна Алексеевна прибиралась в квартире и готовила обед, а потом уходила на весь день на улицу или шла в кино.
Наташа стала зазывать ее к себе, хотя поведение этой женщины очень смущало: попив чай, Анна Алексеевна вырывала из рук Наташи веник или замоченное белье — получалось так, что она пытается расплатиться с Наташей за гостеприимство.
Саша все время был в разъездах — мотался по Москве в поисках новых «точек» для продажи сантехники. Дела его шли успешно, и он был настроен исключительно благодушно. Дома он бывал крайне редко, но однажды Наташа все-таки рассказала ему про Анну Алексеевну и про то, как ей, Наташе, неловко оттого, что эта женщина берет на себя все больше и больше дел по хозяйству.
Саша решил проблему просто.
В тот же день он переговорил с Анной Алексеевной и перенес ее вещи к ним с Наташей. Решено было, что она будет нянчить Иву, поскольку Наташе уже было пора выходить на работу, и жить у них, за исключением тех редких дней, когда в доме воцаряется Саша. Немного поспорили из-за денег, которые Анна Алексеевна никак не желала брать, уверяя, что это не они ей, а она им обязана, но Саша решил и этот вопрос, открыв сберкнижку на имя Анны Алексеевны.
Наташа вернулась в родной коллектив и вдруг ощутила себя по-настоящему счастливой.
Долгое время она настолько была поглощена дочкой, что и не вспоминала о театре. Приезжала Галя- беленькая, рассказывала новости, иногда появлялась и Юля Севостьянова, которая привезла со съемок из Греции роскошный журнал, на обложке которого красовалась юная Наташа в пуховом платке с ладонью, полной снега. Это был кадр из веригинских «Ледяных лилий», которые с триумфом шли в кинотеатрах многих
