она пройдет рука об руку всю жизнь, а вот каким образом все это должно осуществиться и какие для этого следует предпринять шаги, об этом она ни на секунду не задумывалась.
Ни разу ей не пришла в голову мысль: а почему, собственно, дни и часы свиданий всегда назначает Виктор, а не она сама, и отчего же свидания так редки? Единственное объяснение, которое Виктор дал ей, заключалось в том, что он очень занят на работе, в своем научно-исследовательском институте.
Но ведь она тоже человек занятой. Учеба, самостоятельные репетиции с однокурсниками, иногда вечерами она занята в массовках в том же театре, где работал Москалев, какой-никакой быт.
И тем не менее у нее всегда находилось время для Виктора, хотя для этого надо было жертвовать то репутацией, то участием в капустнике по какому-то торжественному случаю, то просмотром спектаклей в театрах, на которые будущих артистов пропускали бесплатно, по студенческому билету.
Иногда Виктор приходил к ней в общежитие, всегда неожиданно, с цветами, кульками сладостей и бутылкой вина, вследствие чего ее соседки, даже здравомыслящая Софья, тоже считали его «замечательным» и «великодушным».
Москалев верно изобразил «полет» Наташи навстречу Виктору.
Где бы она ни была, чем бы ни занималась, душа ее все время летела к нему. Их встречи не насыщали ее, ей хотелось быть с ним каждую секунду, погружать взгляд в его карие очи и исчезнуть в них, как в двух больших воронках.
— Почему мы видимся так редко? — однажды спросила она.
Виктор объяснил:
— Видишь ли, я занят на работе, но дело не только в этом… Я хочу постепенно привыкнуть к своему счастью… Мы ведь все равно будем вместе, у нас вся жизнь впереди, так почему бы нам часть ее не прожить в мечтах?.. Это самое счастливое состояние… Я все время мечтаю о тебе, фантазирую, строю планы…
— И я тоже, — вздохнула Наташа.
Однажды он пригласил ее к себе на дачу, в Ельники.
Они сели в электричку и ехали минут сорок, но Наташе показалось — их сюда принесло на крыльях. Она и не заметила дороги. И вообще время, которое она проводила вдвоем с Виктором, обладало способностью вспыхивать, как звезда. Кажется, пролетела минута, а глянешь на часики — уж два часа миновало.
Они прошли мимо дач, стоявших среди мачтовых сосен и высоких берез.
Казалось, здесь никто не живет, такая была тишина, что слышно было, как падают листья.
Кое-где сквозь частокол можно было заметить клумбы с уже поникшими цветами, готовыми забыться в зимнем сне.
Виктор толкнул калитку, и сейчас же раздался заливистый лай.
— Это Дик, немецкая овчарка, — объяснил он. — Проходи, не бойся, Дик на цепи.
К роскошному двухэтажному бревенчатому особняку вела дорожка, усыпанная гравием и песком; вдоль нее тянулись ряды роз, уже тронутых утренними морозцами.
— Как красиво, — восхитилась Наташа.
— Да, теща обожает розы, — безразлично ответил Виктор.
— Теща? — переспросила Наташа.
Виктор на секунду осекся:
— Тьфу! Все время путаюсь в этом: теща, свекровь… Твоя будущая свекровь, я хотел сказать.
— Наверное, она строгая, — опасливо предположила Наташа.
— С чего ты взяла, маленькая?
— Ну… тут все так ухожено… И дом такой…
— Дом — сказка, — самодовольно подтвердил Виктор. — Зайдем — увидишь. Все, заглохни, Дик, перемени пластинку. Мы с отцом этот дом сами по бревнышку построили.
Эти слова показались Наташе странными. Она немного разбиралась в постройках, и ей казалось, что тут бревна старше Виктора по крайней мере лет на десять.
Но как только они переступили порог, она и думать забыла о бревнах.
Господи, как же тут все красиво, изысканно! Дубовая мебель, обитая темным малахитовым бархатом, зеленые, будто лужайка, мягкие ковры, шахматный столик с огромными, из слоновой кости фигурами, необыкновенно красивая посуда в буфете — даже эта заметил Наташин не слишком-то искушенный взгляд. Высокие напольные вазы самых причудливых форм. Повсюду светильники: бра с бахромой, ночники, настенные лампы… Но главное — камин, в котором Виктор уже разводил огонь…
— Хочешь, — шепнул он, обернувшись к ней, — мы будем жить не в Москве, а здесь?
В волосах его играли отблески пламени.
— Да, очень. Представляю, — засмеялась Наташа, — сколько тут уборки…
Виктор нежно поцеловал ее пальцы:
— Эти ручки не возьмутся ни за пылесос, ни за веник… К нам приходит женщина раз в неделю, убирается… Соседка же смотрит за Диком, кормит его. Мы ей приплачиваем… Тебе грустно? — встревожился он, заметив тень, пробежавшую по ее лицу.
Нет, просто непривычно, — подумав, ответила Наташа. — Такой дом, уборщица, собака… Ты очень богатый, Витя, — с какой-то изумленно-разочарованной интонацией добавила она.
— А что в этом плохого? — ласково усмехнулся Виктор.
— Ничего, наверное… Просто я не привыкла к роскоши.
Виктор посмотрел на нее долгим взглядом, как будто всю ее погладил с головы до ног. Дрожь пробежала по телу Наташи.
— Привыкнешь, это я тебе обещаю, — проговорил он.
Глава 4
Долгое время Колесников не был действующим лицом в честолюбивых планах Кати. Он казался ей слишком недосягаемым, загадочным, человеком из другого мира. В этом мире Сергея Петровича окружали блестящие, его круга, женщины, не чета бедной провинциалке. Катя вся погрузилась в работу. В ближайшие два-три года она должна заявить о себе, сделать несколько интересных материалов, а потом, может быть, аспирантура… Она даже не ожидала встретить такого опытного и умелого руководителя. Колесников не только подсказывал хорошие идеи, но и помогал их осуществить.
Бессознательно, ведомая какой-то темной женской интуицией, Катя старательно лепила из себя образ умной, волевой, серьезной студентки. Именно такая могла привлечь внимание Колесникова и понравиться ему. Она появлялась на его семинарах в неизменной белой блузке. Темная юбка едва прикрывала колени. Пышные каштановые волосы безжалостно скручивались в узел на затылке. Косметикой Катя никогда не злоупотребляла, а тут отказалась от нее вовсе.
Она внимательными, строгими глазами следила за ним, не слушала, а внимала каждому слову, никогда не позволяя себе, как другие девицы, ни улыбки, ни кокетливого взгляда.
Колесников был сдержан и доброжелателен со всеми, никого не выделяя. Катя, как и любая женщина, кожей чувствовала на себе взгляды и особый интерес со стороны мужчин. Для Колесникова она была совершенно бесполым существом.
Из двух десятков тем для курсовых она долго и тщательно выбирала свою. Целый месяц ходила по детприемникам. Проникнуть туда оказалось не так-то просто. Катя где ласковой улыбкой, где угрозами добывала информацию. Это называлось у них «взять материал». Она переживала настоящее потрясение: оказывается, детей у нас находили на улице, на вокзалах, привозили от пьющих без просыпу родителей голодных, неодетых, изможденных. Катя стала иначе относиться к старушкам у подъездов, ставшим символом соглядатайства и бесцеремонного вмешательства в нашу частную жизнь. Это они были добровольными защитницами жертв домашнего насилия и произвола. Это они с участковым вскрывали двери квартир, где по нескольку дней сидели в ожидании загулявшей матери голодные дети. По их настоянию таких матерей лишали родительских прав и отправляли ребятишек в детдом. Благодаря сердобольным старушкам выживали сотни, тысячи обреченных детей.
Даже этого небогатого материала было достаточно для хорошего сценария и передачи, способной потрясти сердца равнодушных обывателей. А народ у нас очень добрый, Катя это знала. Просто лишен элементарной информации и убаюкан заверениями, что у нас все более или менее благополучно.
— На этой теме ты можешь сделать себе имя, — завистливо говорили однокурсники.
