реб Вульф-Калман делает ей знаки, указывая то на одного, то на другого из сидящих за столом. Один за другим они произносят благословение, делают глоток, меняются в лице, меняются в лице обратно и говорят «да» с таким видом, как будто только что пережили Синайское откровение.
Наконец реб Вульф-Калман сам берет чашку из рук хозяйки, помешивает чай ложечкой, произносит благословение. Все общество благоговейно отвечает «омейн»…
Кадык его под аккуратной черной бородой дрожит, как Аман перед Мордехаем, по шее его пробегает судорога… Отец наш небесный!
— Нохум! — кричит Высоцкий, свирепо вращая глазами, налившимися кровью. — Нохум! Шейгец! Говори, где ты взял этот цибик?!
Я готов провалиться сквозь землю. Никогда я не видел таким реб Вульфа-Калмана. Губы у меня дрожат, я едва ворочаю языком…
— Когда вы велели… принести… то есть… цибик чаю, реб Вульф-Калман… я взял тот, что стоял на вашей конторке…
— Идиот! Паршивец! — выходит он из себя. — Это святая земля, которую я собрал на Масличной горе! Слышишь, разбойник, это святая земля!!! Святая земля!!!
И вот, после всего что я вам рассказал, пане Шолом Алейхем, я вас спрашиваю: может ли человек в наше продрессивное время идти по пути просвещения, доверяясь одним идеям и умозрениям и не попробовав, как говорится, все на язык?
Вы уж, если будете эту поучительную историю публиковать, не сочтите за труд добавить в примечании, что слышали ее собственными ушами от человека солидного и заслуживающего полного доверия.
А чай-то мой! Совсем остыл и стал, не про вас будь сказано, словно бренное тело после того, как от него отлетит измученная душа. Ну не беда, на следующей станции возьму еще кипяточку…
Рецепт фирмы «Высоцкий»[1]
На шесть чашек берем три чайные ложечки чая. в нагретом чайнике заливаем их двумя чашками кипятку и оставляем под крышкой на две минуты. Затем добавляем по столовой ложке темного изюма из Смирны (Измира) и тонко нарезанного прокаленного сладкого миндаля, четыре ложки арака и мед по вкусу. Вливаем еще четыре чашки кипятку, накрываем крышкой и оставляем еще на одну минуту на самом слабом огне, ни в коем случае не позволяя смеси закипеть. Разливаем по чашкам и пьем.
Юлия Боровинская
Пережить лето
— О чем ты думаешь? — спрашивает Ольга.
А как мне объяснить, что я сижу и думаю о том, что он пьет самый дурацкий из видов чая — ройбуш, который даже и не чай вовсе, а так, трава африканская, и как его произносить, решительно непонятно: ройбош? ройбос? А уж классический рецепт приготовления там и вовсе полное безумие: тридцать минут кипятить на медленном огне, нет, вы понимаете, тридцать минут кипятить чай, стоя у плиты! Ладно, ладно, можно и просто кипятком заварить, но тогда уж — не меньше десяти минут настаивать. Вот лично я, если оставлю чай на десять минут, то забуду о нем на полтора часа, — летом-то нормально, а зимой, когда хочется горячего? Хорошо, нашелся среди этих африканцев один и вовсе сумасшедший мужик — придумал засыпать свой ройбуш в машину-эспрессо: р-раз — и готово! Уж это даже я могу, да.
И с сортами там тоже полный бардак. Сама-то по себе эта трава, должно быть, абсолютно безвкусная, раз в нее так и норовят чего-то напихать — в основном сладкой дряни с запахом дешевой карамели. Все эти ройбуш-сливки, ройбуш-трюфель, ройбуш-ревень, ройбуш-земляника, ройбуш с яблоками и корицей — бррр, компоты недоделанные! Есть, правда, еще рой-буш-цитрон, с лимонником, — это хоть не противно, его-то он и пьет, не знаю только, тридцать минут варит или десять — настаивает. Ну да где уж там варить, на даче-то, а вот у себя в квартире, интересно, варит? Есть у меня дома ройбуш, я его даже готовлю себе иногда — эспрессо, естественно, — не ради антиоксидантов, плевать мне на антиоксиданты, а так, чтобы был смысл временами свежий покупать, чтобы — случись чудо, реши он вдруг остаться, остаться совсем, — а у меня дома ройбуш-цитрон, как раз такой, как он пьет…
Коты разговаривают друг с другом не запахами — у них, если честно, и обоняние-то не очень. Они… ну, это сложно объяснить, вы уж сами придумайте что-нибудь про биоэнергию, ладно?
Рыжий кот трется о ее ноги и читает записку: «Здесь был Черный». Рыжий не то чтобы возмущен: ну, дурочка добрая, это-то он уже давно знает, — но для порядка все же расписывается:
«Это моя хозяйка!»
«Ну и что? Делов-то — об ноги потерся!» — читает он в следующий раз, и «почерк» все тот же.
«И охота тебе к чужим лезть? Думаешь, полюбит?» — пренебрежительно бросает Рыжий.
«Мне на эти ваши глупости начхать, — отвечает Черный. — Я трусь, чтобы покормили!»
У Рыжего — всегда полная миска сухого корма, и со стола регулярно перепадает, так что он готов посочувствовать:
«А хозяева, что же, — есть не дают?!»
«А я бездомный, — отвечает Черный с какой-то непонятной гордостью. — Я дачный. Всюду суюсь — где-нибудь да перепадет. В выходные ем от пуза, а в будни разве что твоя приедет да еще пара человек — и то не каждый день».
«А я думал, тот высокий, который мою к тебе возит, — твой хозяин».
«Не-а. Он ничей хозяин. Да и не ест, кажется, никогда вообще».
«Ну ладно, трись. Только ты там не зарывайся — домой мы тебя все равно не возьмем!»
«Нужен мне этот ваш город! Здесь хорошо: мыши, птички, бабочки…»
«А зимой?»
«Ха! Зимой я в магазин жить прихожу. Они там знаешь как мышей боятся?»
Летом в городе ад. Кому-то, может, жара и нравится, а Алена умирает, все три месяца умирает. Дрожит воздух над мягким асфальтом, над крышами стоящих автомобилей, в автобусе — духовка, на работе кондишен немытым холодильником воняет, а выйдешь на улицу покурить — словно в печку головой сунешься. Дома еще хуже: вентилятор теплый вязкий ветер по комнате гоняет, мокрое махровое полотенце за полчаса высыхает, кресло теплое обнимает, пот по ногам течет — хоть на полу сиди, но и на полу жарко… Если бы не Мишка, совсем непонятно, как жить.
Откуда он взялся, Алена помнит смутно. Кажется, Славка их познакомил. Да, точно, Славкин он однокурсник бывший… кажется… Ну, Мишка и Мишка — сто лет она его знает, «винду» он ей пару раз перевешивал, а еще колонки после ремонта повесить помогал, раньше еще купаться ездили большой компанией, но там народ вообще был с бору по сосенке… А этот год она думала, вообще летом не выживет. Гипертония-то у нее с детства, но с каждым годом все хуже, а тут еще, как назло, во дворе стройка — пыль летит, грохот днем и ночью, а тополь, который раньше окно заслонял, еще весной спилили: старый, упасть мог.
А Мишка предложил — еще в конце мая: «Поехали на дачу!»
Она и не знала, что дача у него. Ну и что ж не поехать, если работает Алена по графику: сутки в
