мягкости по отношению к товару. И что получалось? Наглые, непослушные, а то и попросту никуда не годные рабы! Тварь должна знать свое место, друг мой, а место ее — у ног хозяина, и никак иначе. Я все надеюсь добиться запрета на размножение рабов, за исключением особых случаев. Так вот, если твари позволять слишком многое — она, чего доброго, возомнит себя равной Магу! А этого допускать нельзя. То, что вы сейчас видите, называется первичной обработкой. Посмотрите, вон стоит человек в синей форме, который распоряжается, что и с кем сделать. Он, если можно так сказать, главный в этом месте. Маг, специализирующийся на эмпато-телепатии. Редкий экземпляр, надо сказать… На самом деле, давно хочу сделать так, чтобы эту школу запретили — слишком уж никчемными являются ее выпускники. Они, видите ли, не желают иметь рабов, например, и даже пытаются добиться искоренения рабства — видите ли, рабам тоже больно! Да какая разница, каково рабам? Они же твари, предназначенные для того, чтобы делать нашу с вами, мой дорогой друг, жизнь ярче и проще! Так вот, этот маг — он довольно редкий экземпляр. Садист и мазохист одновременно. Ему очень нравится и причинять, и испытывать боль. Но парню не повезло — редкий генетический сбой, очень восприимчив к физической боли, и даже от простого удара хлыстом теряет сознание. А тут ему хорошо — он обрабатывает рабов, удовлетворяя свои потребности садиста, и тут же ощущает все, что ощущают они, тем самым удовлетворяя свои потребности мазохиста…
Крайнат почувствовал, что его начинает тошнить. Саллан с таким удовольствием рассказывал все это, что сразу становилось ясно — маг и сам садист, и наивысшее наслаждение для него — замучить кого-нибудь до полусмерти.
«Все-таки я ублюдок, — задумчиво констатировал вар Дарнас. — На что я обрек этих несчастных эльфов? Свет и Сила, ну что за паршивый мир вокруг?»
— Так вот, задача моего дорогого эмпата — считать мысли и ощущения рабов, и выяснить, кто из них чего боится больше всего на свете. А потом… хотите посмотреть?
— Нет-нет, спасибо! — поспешно отказался капитан, продолжая чувствовать себя последней тварью.
— Ну, не хотите, как хотите. В общем, с его помощью специально обученные заплечных дел мастера ломают рабов, превращая их в покорных, послушных, и довольно полезных животных.
— Благодарю за ответ, Саллан, — торопливо проговорил Крайнат. — Простите, но мне, пожалуй, пора. Давайте поднимемся наверх, и решим финансовый вопрос.
— Куда же вы все торопитесь, друг мой? Может, все же задержитесь? Поверьте, здесь есть на что посмотреть! — маг выглядел огорченным.
— Простите, но нет, — голос вар Дарнаса почти не дрожал, но кто бы знал, чего ему это стоило! — Мне и правда нужно спешить.
Вопрос с оплатой решили быстро — капитан понимал, что соглашается на меньшую сумму, чем мог бы рассчитывать, но очень уж сильно было желание поскорее убраться из этого кошмарного места. Теперь-то он понимал, насколько смешной и нелепой была его уверенность в том, что уж он-то знает, что здесь происходит на самом деле.
Выйдя на улицу, Крайнат даже не стал призывать керлата — его руки дрожали, и напутать с заклинанием сейчас ничего не стоило, а последствия это могло иметь весьма печальные. Так что едва за капитаном захлопнулась калитка, как он самым быстрым шагом, каким только мог, двинулся прочь, подальше от ужасного дома. Крик слепой эльфы до сих пор жутким эхом звенел в голове.
В этот вечер Крайнат позволил себе то, что давно уже самому себе запретил — он напился до полной потери сознания. Но и это не помогло — всю ночь вар Дарнаса, скованного тягостным хмельным сном, преследовали крики жертв и холодная, змеиная усмешка палача-эмпата.
Глубокое забытье отхлынуло тяжелой волной, словно вода, в который раз разбившись о камни, разочарованно скользнула обратно в море, готовясь к новой атаке неприступного берега. Марийа резко села на кровати, давя крик — слишком свежи были воспоминания о том, что происходило после того, как ее доставили в этот тысячу раз проклятый Дом невольников. Яркие, четкие, тошнотворно-подробные картины того, что делали с ее телом вспыхнули перед внутренним взором, девушку затрясло…
Ведьма сжала зубы, и вонзила ногти в ладони. Нет уж, она не будет молить о пощаде! Черта с два у них получится! Хотя… Если надо будет — станет и просить, и делать все, что прикажут — но только для того, чтобы выбраться отсюда! А вот когда выберется — каждый из этих проклятых палачей будет молить о пощаде, и каждый захочет оказаться на месте своих жертв, лишь бы не…
Что заключалось в этом «не», Марийа пока что не знала. Зато она была уверена в том, что чтобы это ни было, оно будет по-настоящему страшно. А пока что надо изображать покорную и сломленную рабыню, готовую на все, лишь бы не отправляли снова к этому жуткому человеку, во взгляде которого пугающим образом смешались желание сделать как можно больнее, и собственное наслаждение ощущаемой болью.
Открыв глаза, Марийа огляделась. Она находилась в крохотной комнатке, в которой из мебели был лишь невысокий комод с зеркалом над ним, кровать, на которой девушка лежала, стол у окна, и стул возле него. За окном виднелись раскидистые деревья — комната располагалась не ниже, чем на третьем этаже.
Внезапно она замерла, поймав странное ощущение. Что-то было не так. Непонятно, непривычно — но очень, очень приятно. Только спустя несколько томительно долгих секунд девушка поняла — она
Боясь поверить, ведьма коснулась пальцами лица. Шрамов не было, и она снова видела! Вскочив с кровати, и уже мимоходом удивившись тому, что после всего, что с ней сделали, она еще может ходить, Марийа кинулась к зеркалу. Все верно! Глаза были на месте, и она прекрасно видела! Да и жуткие рубцы, уродовавшие бок, живот, и бедра, бесследно исчезли.
«Что ж, спасибо вам, господа палачи! Вот только не думайте, что это облегчит вашу участь!» — мысленно расхохоталась Хранительница.
Тщательно осмотрев себя, она убедилась, что на теле нет не только следов пережитого в подвале, но и всех застарелых шрамов, даже оставшегося с детства рубца под коленом. Ее тело выглядело идеально… и что-то в этом было пугающее.
Но самое обидное, что треклятый ошейник до сих пор плотно охватывал горло. Марийа в который уже раз попыталась его расстегнуть, порвать, сломать — но все без толку…
Вдруг дверь бесшумно отворилась. Эльфа — а она теперь ассоциировала себя только с этой расой — мгновенно отпрыгнула в сторону, принимая боевую стойку, и только после этого бросила взгляд на вошедшего.
Вернее, вошедшую. На пороге комнаты стояла красивая брюнетка с коротко подстриженными волосами, в облегающих лосинах, высоких сапогах, рубашке, шнуровка которой была чрезмерно откровенно распущена. В правой руке девушка сжимала длинный черный стек.
— У тебя десять минут на то, чтобы привести себя в порядок и одеться, — сухо проговорила она. — Одежда в нижних ящиках комода, косметика, расчески, и побрякушки — в верхнем. Не успеешь — пеняй на себя. Быстро! — и брюнетка вышла, напоследок одарив Марийю взглядом, полным ледяного, высокомерного презрения.
Зло прошипев ей вслед проклятие, ведьма открыла комод, и быстро выбрала одежду. Пока что она будет покорной, да, будет! Но потом…
Когда черноволосая колдунья вошла в комнату второй раз, эльфа уже закончила. Из всех непристойных нарядов, что предлагались ей на выбор, девушка предпочла широкие штаны из полупрозрачной ткани с резинками на щиколотках, и довольно узкую ленту-лиф, едва скрывающую грудь — зато из плотного материала. Поверх этого откровенного лифа Марийа накинула длинную рубашку без застежек, сделанную из той же газовой ткани, что и штаны. Украшениями и косметикой она пренебрегла.
Брюнетка окинула ее придирчивым взглядом, хмыкнула, и велела идти следом за ней. Ведьма покорно подчинилась.
Провожатая отвела «рабыню» в просторное помещение с широкими, светлыми окнами, залитое солнечным светом. Там уже были почти все эльфы с «Ласточки», и еще двое темных, которых она не знала. Также в зале находился высокий молодой человек с непроницаемым лицом, затянутый, несмотря на то, что
