— Гоню или не гоню — базар десятый. Я блатных ваших законов не признаю и признавать не собираюсь. А ты мне должен. Про должок-то не забыл?
— И что с того? — хмуро спросил Ананас. Ему стало понятно, что майор не оставит его в покое до тех пор, пока не добьется своего. Но что ему от него нужно?
— Я вот что тебе скажу, — подошел вплотную к сути Скворцов. — Пустишь слух по отрядам, что Жорика еще до первой отсидки в ИВС опустили.
— Ага! Я пущу слух, а меня за это на перо поставят. Или самого опетушат! Нормально ты, начальник, придумал! Не-ет, так не пойдет!
— Пойдет, Ананас. Еще как пойдет. Я у тебя в матрасе чек ханки найду — тебе пятак прибавят. И все пойдет.
Чек ханки был реальностью в том смысле, что Скворцов вполне мог пойти на такую гадость. Тянуть лишние пять лет Ананасу не хотелось. Тем более вряд ли удастся получить теплое место вроде библиотеки. Придется наравне с мужиками на уране дохнуть или на камнедробилке рак легких зарабатывать.
— Попробую.
— Вот и хорошо, — ответил майор. — Я знал, что мы с тобой договоримся.
В тот же вечер по баракам пошел разговор, что прибывший не так давно из Алмалыкской зоны Жорик — опущенный.
Ночью мужики ворочались на своих койках, боясь уснуть в ожидании разборки. Блатные же собрались в каптерке для хранения рабочего инструмента. Из авторитетов были Борозда и Якорь. Они сидели на сложенных в кучу ватных матрацах. По обе стороны от них расположились те, кто был рангом пониже.
Пригласили и Жорика. Ответ держать.
— Слух пошел, — произнес Якорь.
— Знаю, — ответил Жорик. — Слух-то откуда? — Жорик стоял перед ворами и мысленно уже считал минуты, когда кто-нибудь сунет ему перо в живот.
— Неведомо то, откуда слух, — задумчиво сказал Борозда, низкорослый сорокалетний мужик с беззубым ртом. Беззубость — обычное явление во всех тюрьмах и колониях. Борозда отличался тем, что не имел вообще ни одного зуба. Двадцать лет всевозможных отсидок дали о себе знать. — Но дыма, говорят, без огня не бывает…
— Всякое бывает, — возразил ему Якорь. — Пусть он сам ясность внесет. — Якорь глянул искоса на Жорика. — Может, неправда все, и зря мы грешим на человека.
— Якорь, ты скажи, откуда слух пошел. А я отвечу, — проговорил Жорик.
Якорь с Бороздой о чем-то пошептались. Все окружающие не смели проронить ни звука, пока авторитеты совещались и решали проблему: как поступить с Жориком. Наконец Якорь подал голос:
— Если слух туфтовый, чем ответишь?
— Что хочешь поставлю, — ответил Жорик, хотя не знал, чего может потребовать от него Якорь.
Тот загадочно улыбнулся и вновь наклонился к уху Борозды. На этот раз шептались авторитеты недолго.
— А ну, позови грека, — приказал Якорь одному из своих подручных. Тот мухой вылетел из каптерки.
— Жорик, что будет, если человек докажет свои слова, а ты облажаешься? — хитро прищурился Борозда.
— Знаешь, что за это полагается по закону? — спросил Якорь.
— Знаю, — ответил Жорик.
В случае, если доказано, что кто-то скрывал от лагерного люда свою опущенность, полагается только одно — смерть. Или, в противном случае, смерть тому, кто пустил ложный слух. Опущение — самый тяжкий грех, с ним может сравниться лишь крысятничество — воровство у своих.
Грек появился через двадцать минут. Он вошел в помещение бочком, бегая глазами по лицам присутствующих, нервно теребя в руках кепку.
— Проходи, Ананас, чего стесняешься, — пригласил Якорь. — Тут все свои, некого бояться.
Грек мелкими шагами вышел на середину комнаты.
— Скажи, Ананас, ты доверяешь своим корешам, кто пригласил тебя сюда? — Якорь обвел присутствующих взглядом.
В каптерке стоял стол, а на высоких, до самого потолка, стеллажах хранились инструменты — от пассатижей и стамесок до двуручных пил и топоров. Здесь же валялись костыли — здоровенные гвозди, какими крепят рельсы к шпалам. По этим стеллажам и блуждал сейчас взгляд Жорика.
Похоже, он и впрямь решил прикончить своего обидчика, коим являлся Онасис. Грек, уловив намерение Жорика, стал пятиться к двери.
— Ты чё, раком отсюда выйти хочешь, грек? — насмешливо спросил Борозда. — Стой на месте и не дрыгайся, когда с тобой люди разговаривают.
Грек замер на месте, губы его задрожали, и уже ни у кого из присутствующих не возникало сомнений в том, что грек запорол, или, выражаясь нормальным человеческим языком, совершил ошибку, поступил неправильно. Погнал на Жорика, то бишь оклеветал его.
— Ну, Ананас, ты не ответил. Доверяешь нам или нет? Одним словом, — настаивал Якорь.
— Да, — ответил Онасис, еле выдавив из себя звук.
— Очень хорошо, — сказал Якорь. — Ты трёкнул, что Жорик опущенный?
— Да… то есть нет… то есть мне самому сказали… это. — Грека заколотило в нервной лихорадке.
— Ананас, тебе чё, холодно? — недобро улыбнулся Борозда. — Дык ты согрейся, языком пошевели. Путного есть чё сказать?
Казалось, в каптерке жарко не от того, что на дворе лето и весь день палило жгучее солнце, а просто атмосфера накаляется от сдерживаемых страстей. Взрыв эмоций мог произойти в любую секунду. Каждый, кто был в каптерке, нетерпеливо сжимал кулаки.
— Ты охолонись, Ананас, или согрейся — мне все равно, — обратился к нему Якорь. — Только дело говори. Кто тебе сказал, что Жорика опетушили?
— Человек один сказал… — робко начал грек. — Жорик в ИВС сидел. Ну, там…
— Врешь, сучара! — спокойно произнес Жорик.
— Цыц! — рявкнул Якорь. — Говори, Ананас.
— Ну, человек сказал, что его опустили… За что — не в курсе. Сказал, болтнул.
— Что ж, бывает и такое, — вроде как согласился с рассказчиком Якорь. — А кто этот человек, что тебе про Жорика сказал? Не мент, я надеюсь?
— Если мент — не считается, — высказал Борозда прописную лагерную истину, что ментам верить нельзя и их слово ничего не стоит.
— Так кто сказал, грек?
— Я… забыл. — Грек опустил плечи и закрыл глаза.
В ту же секунду среди присутствующих поднялся ропот:
— Что значит «забыл»?
— Языком трёкнул — пусть отвечает!
— Чем. ответишь, грек?
— Допустим, забыл, — вновь согласился Якорь. — Скажи, чем ответишь за базар? Или есть, кто подпишется?
— Не… не знаю. — Грека трясло.
— Жорик, что скажешь? — повернулся к Жорику Борозда.
— Ананас гонит, — коротко сказал тот. — Паскуда.
— Жорик, докажи. — Якорь вынес своеобразный вердикт, за которым должно было непременно последовать некое активное действие, подтверждающее сказанные слова.
Не столько сила в цене на зоне, сколько воля, и теперь она решала все. Сие качество в почете и на свободе, но проявляется редко. Взгляд Жорика в очередной раз коснулся тяжелого костыля, покоящегося на одной из полок.
Жорик протянул руку и взялся за него.
Ананас, словно ошпаренный, кинулся к двери и стал изо всех сил в нее тарабанить. Дверь оказалась
