Разве ты способен понять, что чувствует человек, когда ему и эту доску нужно сжечь, чтобы согреться? Каково бывает, когда ты не знаешь, где твое место. Где завтра преклонишь голову. Знаешь ты это?! Знаешь ли ты, что такое война? Ты знаешь, сколько водки нужно выпить, чтобы не слышать стоны матери, которая после бомбежки по частям собирает останки своей дочери? Ты слышал когда-нибудь такой стон?
— Перестань! Ты с ума сошла? Перестань!
— У меня нет сил, чтобы пережить очередную катастрофу, Эндрю. Я хочу убежать отсюда. Помоги мне с транспортом, слышишь?! Ты можешь сделать хоть что-нибудь для других, а не только для себя? Я хочу как можно скорее оказаться подальше отсюда! — кричала она, колотя кулаками по металлической раме кровати. — У меня нет сил, нет сил, — твердила она снова и снова. — А сейчас уходи. Я хочу остаться одна.
— Анна... — Он хотел подойти к ней.
— Уходи! Слышишь?! Уходи. И не пиши мне больше...
Маршалловы острова, атолл Бикини, утро, понедельник, 4 марта 1946 года
Съежившись, она лежала на кровати. Потом встала, заправила новую пленку в фотоаппарат. Пошла по берегу к деревне. Остров был окружен кораблями. Вчера здесь был только один, а сегодня уже около двадцати. Молодой солдат на пляже попросил ее не делать фотографий.
— Леди, не снимайте эти объекты, — повторял он, но она делала вид, будто не слышит.
Наконец, тяжело дыша, он подбежал к ней. Повторил еще раз:
— Не снимайте корабли!
Она посмотрела на него и рявкнула:
— Я журналист из «Таймс», и я сюда не на каникулы приехала! Это моя работа, ясно тебе? Du kann’s mich mal!
Услышав немецкий, он на минуту потерял дар речи. Она не стала ждать, пока он придет в себя, и пошла дальше, не оглядываясь и продолжая фотографировать.
В деревне было необычайно тихо. Всюду сновали люди, но никто не напевал, как раньше. И не видно было ни одного ребенка. Анна подошла к дому Нишмы. Рейчел складывала вещи в корзины из пальмовых листьев — одежду своей дочери, одеяльце, тонкую циновку, в которой она ее баюкала. На кухне Нишма упаковывал посуду, горшки и рыболовные снасти. Молча, в полной тишине. Анна подняла аппарат. Нишма заметил это и с размаху бросил металлический горшок на деревянный сундук. Она сделала очередной снимок. Потом подошла к Нишме и обняла его.
— Что я скажу моей дочке, когда она спросит, где ее дом?! — в отчаянии крикнул он и выбежал из дома.
Анна отправилась на поиски Маттеуса. В родительском доме его не было. Она вернулась на пляж. Он был там. Она подошла к нему.
— Что это у тебя?
— Ничего, — ответил он, пряча глаза.
— Ну скажи, что у тебя там?
— Они велят нам убираться отсюда! — крикнул он.
— Я знаю, Маттеус, я слышала.
Она присела рядом с ним. Хотела положить руки ему на плечи, но он резким движением оттолкнул их.
— Они хотят, чтобы мы убрались на Ронгерик. Там никто не живет, потому что там мало пресной воды! На том острове невозможно жить!
Мальчик сжал маленькие кулачки и испуганно посмотрел на нее. Сейчас он казался таким маленьким.
— Почему они не убьют нас сразу?! Как нам жить на острове, где живут только мертвые и демоны? Пускай сами идут к черту! Их сюда никто не приглашал!
Анна прижала его к себе. Он вырвался из ее объятий и отбежал, бросив то, что держал в руке. Она наклонилась посмотреть, что это. Маленькая черепашка отчаянно мотала в воздухе лапками, безуспешно пытаясь перевернуться. Анна подняла ее и подошла к Маттеусу.
— Обещай мне, что ты спасешь ее, пожалуйста, — попросила она, передавая черепашку мальчику, — я прошу тебя, Маттеус, обещай мне. — А потом села рядом и сказала: — Знаешь, во время войны в Германии мы прятали дома мальчика. Он жил у нас под полом. Он был такой же беспомощный, как эта черепашка...
Маттеус взял в руки черепашку и стал нежно гладить ее панцирь. Когда они вместе вернулись в деревню, Анна все снимала знакомые лица. И прощалась. Вечером они пришли в дом Нишмы. Рейчел все повторяла словно мантру:
— Это же только на время, только на время...
Маршалловы острова, атолл Бикини, полдень, четверг, 7 марта 1946 года
Утром Анна тоже упаковала вещи. Потом села у окна, закурила и в очередной раз перечитала письмо от Эндрю. На самом деле это трудно было назвать письмом. Просто записка: «Самолет в Маджуро улетает седьмого вечером. Сегодня в полдень все жители острова покинут Бикини. Эндрю Бредфорд».
Она вышла на пляж, порвала записку на мелкие кусочки и выбросила их в воду. Когда они исчезли в волнах, повернулась и пошла в сторону пристани.
У длинного трапа, ведущего на корабль, толпились люди. Они медленно поднимались на палубу, неся на плечах и головах мешки и корзины со своими пожитками. Анна увидела Маттеуса. Он стоял рядом с матерью и старой Кетрут. Анна подбежала к нему и расцеловала.
— Уезжаешь, мистер? — спросила она, стараясь сдержать слезы. — Мужчины иногда уезжают, но потом возвращаются. Ты вернешься!
— Что ты говоришь? Почему ты плачешь? Конечно, я вернусь! — сказал мальчик по-немецки.
Он взял ее руку. Положил ей на ладонь черепашку и, прижавшись губами к ее уху, прошептал:
— Отпустишь ее сегодня в море? В нашем месте? Помни! Только в нашем месте...
Нишма взял мальчика за руку, и они стали подниматься по трапу вверх. Анна стояла возле трапа и смотрела. Джуда разговаривал с офицером в синей форме, который старательно записывал что-то на листе бумаги.
— Сто шестьдесят семь. Это все, Джуда? — услышала она.
Раздался скрип лебедки, поднимавшей трап. Через минуту зазвучала корабельная сирена. Анна смотрела на столпившихся на палубе людей. Корабль отчалил. И вдруг они запели хором:
