В один миг забыть, что я чувствую себя как перепуганная школьница, которая в конце концов превозмогла себя и звонит мальчику: он ей очень нравится, во время большой перемены он все время смотрит на нее, но не решается подойти.
Хорошо, что с самого начала я услышала не тебя.
Я боялась, что это меня напугает, смутит, парализует, и в один миг рухнет, как карточный домик, старательно срежиссированный план моего первого разговора с тобой.
Он все равно рухнул – как ты мог слышать, – но я тем не менее горда, что представление вообще состоялось. Потому что в определенном смысле это представление. Ну сам посуди, разве не является разновидностью преисполненного напряжения радиоспектакля первый телефонный разговор двух людей, которые никогда не видели друг друга, уже много знают друг о друге, знают назубок собственные роли, но совершенно не представляют роль партнера? В моем случае этот спектакль осложнял дополнительный, чрезвычайно существенный элемент, драматизирующий фабулу: ты, бедняжка, даже не знал, что будешь в нем участвовать!
Если у тебя был собственный срежиссированный спектакль под названием «Мой первый разговор с Эмилией» и я тебе все испортила, то, пожалуйста, прости меня. Я не могла не позвонить. Я должна была убедиться, что могу не беспокоиться. Не беспокоиться о тебе. Знать, что у тебя все хорошо, и ты исчез только на некоторое время, и что я ничем не обидела тебя, и у меня по-прежнему будет повод, прежде чем вечером поехать в комнатку при конюшне, хотеть накрасить губы, спрыснуться духами, поправить прическу, подвести глаза, покрасить ногти и целый час сидеть перед открытым шкафом, надевая и снимая платья, которые я не носила уже несколько лет…
А тебе нравится, когда женщины носят платья?
1. Я так боялась, набирая номер телефона…
Правду сказать, не понимаю, как можно по голосу узнать человека, которого ты никогда не слышала, но я была уверена, что все-таки узнаю. Я столько раз воображала себе твой голос, что иначе просто быть не могло. А боялась я, что потеряю дар речи. Или ты потеряешь. И вот этого я боялась гораздо больше. Ты мог просто онеметь, пораженный моей назойливостью и бесцеремонной попыткой проникнуть в твою внеинтернетную жизнь. Ты никогда не давал мне такого права и, возможно, вообще не собирался давать. Я боялась, что, позвонив тебе, я об этом узнаю. Боже, как я этого боялась…
2. Я так радовалась, набирая номер телефона…
Радовалась главным образом тому, что, звоня тебе, я переступаю определенные границы. Минимум две, очень важные для меня границы.
а. Во-первых, границу собственной гордости.
Я отнюдь не школьница в периоде пубертации, но даже если бы и была ею, то все равно не позвонила бы тому мальчику из нашей школы. Моя женская гордость этому помешала бы! Почему я должна взять на себя труд отыскать номер телефона и первая позвонить ему? Ведь мальчик этот не мог не видеть, как я смотрю на него, как ищу его взглядом среди остальных, как заливаюсь краской, когда словно бы случайно встречаются наши взгляды, как стараюсь быть всегда в той части школьного коридора, где он мог бы найти меня, как демонстративно во время перемены прохожу в четвертый раз (!) мимо него в туалет, как на три минуты якобы обижаюсь на него и поворачиваюсь к нему спиной, когда, вместо того чтобы смотреть на меня, он разговаривает с какой-то малолеткой, глядящей на него масляными глазками. Ты подобного спектакля, разумеется в иной, взрослой форме, приличествующей зрелой женщине, которой перевалило за тридцать, увидеть не можешь. А если так, то у женской гордости гораздо меньше поводов гордиться, что рядом с твоей мальчишеской, такой трогательной робостью – я ведь знаю, что без знака с моей стороны ты никогда не позвонишь, ведь так? – лишило мою гордость всякого смысла и…
И переступить эту границу оказалось легко.
б. Во-вторых, границу моего доступа к тебе.
Я приезжаю на свидание с тобой и усаживаю тебя во время наших чатов на виртуальном стуле перед моим компьютером на два, максимум на три часа. Подкарауливаю каждое слово, которое ты напишешь, забираю его в памяти домой и… утрачиваю доступ к тебе.
Я хотела бы – можно этого хотеть? – чувствовать, что «в случае чего» существует не только Сеть, но и телефон. Ты стал для меня главнее, чем самые главные мои друзья. Они могут звонить мне в любое время дня и ночи. И я им тоже. Именно для этого существуют телефоны, и для этого существуют друзья. Я решила, что если позвоню тебе первая, то расширю доступ к тебе. Не для того, чтобы тебе названивать (пожалуйста, не опасайся этого!), но чтобы у меня было чувство, что я могу это сделать. Чувство, что я могу что-то сделать, для меня важнее, чем сам акт.
И сегодня я сделала. Я позвонила. Сделала нечто, что поначалу считала абсолютно невозможным. И теперь знаю, что я способна на это.
3. Набирая твой номер, я была так возбуждена!..
Я сидела в своей комнатке на чердаке и делала вид, будто перевожу. Чтобы успокоиться, я переводила не писателей, а нотариусов. Акты дарения всегда действуют на меня успокоительно. Но на этот раз ничего не получалось. Невозможно переводить и в то же время не отрывать глаз от телефона. Ты согласен со мной? Продолжалось это около часа. Мне стало ужасно жарко, хотя утро было прохладное. Я открыла окно. Сняла блузку. Осталась в брюках и лифчике. Полуобнаженная сидела, сжимая бедрами телефон. Я много раз набирала твой номер. И всякий раз заканчивала на предпоследней цифре, и всякий раз испытывала все больший страх и все большее… возбуждение. Странная какая-то комбинация чувств, тебе не кажется? Когда я возбуждена, то первым делом у меня вспухают и становятся влажными губы, как будто я все время представляю лимон, а еще напрягаются и твердеют соски. Они так напряглись, что я думала, они прорвут мне лифчик.
После разговора с тобой они стали еще тверже…
Марцинек, я подумала, что тебе захочется узнать «краткую историю одного телефонного разговора», и потому сегодня в виде исключения уже в полдень я поехала в конюшню. Первым делом я прочитала твой мейл. После этого я отдалилась от компьютера, чтобы остаться одной. Возможно, это глупо, но, когда я счастлива, я бегу от людей. Не хочу ни с кем делиться. Даже делиться воздухом, которым дышу в эти мгновения. Хочу переживать счастливые минуты в одиночестве. Сама с собой.
Должно быть, это генетически обусловлено. Папа тоже был такой. Как-то он сказал мне, что в тот день, когда я родилась, он прямо из больницы поехал на велосипеде в лес «посидеть счастливым на поляне». А когда я сдала экзамены на аттестат зрелости, они с мамой отвезли меня туда. Папа взял с собой маленькую елочку и посадил на этой поляне. Потом говорил в шутку, что является настоящим мужчиной на 4/3, так как
