стикер с надписью «Обама», с ее точки зрения, указывало на откровенное безбожие и бессердечие по отношению к честным труженикам наподобие Гофбауэров, которые изо всех сил стараются свести концы с концами и воспитать своих чад добрыми и заботливыми. Линда не пользовалась особой популярностью в Кентербридже, но ее опасались как человека, способного поднять шум из-за того, что сосед забыл запереть на ночь припаркованную машину, или кто-то нарушил условия договора ассоциации домовладельцев, или ее дети видели кого-то из соседских отпрысков с сигаретой за углом школы, или она обнаружила незначительный дефект в конструкции дома… После визита Уолтера Линда стала отзываться о нем не иначе как о чокнутом зеленом, который спросил у нее, разговаривает ли она со своим котом.
Несколько раз в течение лета жители Кентербриджа замечали у Уолтера гостей — красивую молодую пару, приезжавшую на новеньком черном «вольво». Мужчина был светловолосый, крепкого сложения, а его жена или подружка отличалась стройностью, как любая бездетная жительница большого города. Линда Гофбауэр заявила, что эти двое «задирают нос», но большинство обитателей Кентербриджа с облегчением смотрели на столь респектабельных гостей, поскольку до сих пор Уолтер, невзирая на всю свою вежливость, казался им чудаковатым отшельником. Некоторые из соседей постарше, склонные к долгим утренним прогулкам, осмелели настолько, что решились поболтать с Уолтером, когда встретили его в поселке. Они узнали, что гости — это его сын и сноха, у которых процветающий бизнес в Сент-Поле, и что еще одна, незамужняя, дочь живет в Нью-Йорке. Они пытались выведать семейное положение самого Уолтера, надеясь допытаться, разведен он или вдовец, но тот ловко уклонялся от подобных расспросов; тогда кто-то, знакомый с современными технологиями, вышел в интернет и обнаружил, что Линда Гофбауэр права и что Уолтер действительно псих и угроза для общества. Как оказалось, он основал какую-то радикальную группу охраны окружающей среды, прекратившую свое существование после смерти второго основателя, молодой женщины со странным именем, которая уж точно не была матерью детей Уолтера. Как только эти интригующие новости распространились по Кентербриджу, его вновь оставили в покое — не столько потому, что соседей обеспокоил его экстремизм, сколько потому, что теперь его отшельничество отдавало горем, таким сильным, что безопаснее было держаться подальше. Долгое горе, как и все формы безумия, кажется угрожающим, даже заразным.
В конце следующей зимы, когда начал таять снег, Уолтер снова появился в Кентербридже, на сей раз с коробкой ярких кошачьих нагрудников. Он заявил, что кошка в таком нагруднике может гулять на воле сколько угодно, лазать по деревьям и гоняться за бабочками, но эта штука помешает бросаться на птиц. Он сказал, что колокольчик на кошачьем ошейнике абсолютно бесполезен, и добавил, что приблизительное количество певчих птиц, ежедневно убиваемых кошками в США, равняется одному миллиону (то есть триста шестьдесят пять миллионов за год). Уолтер подчеркнул, что это весьма приблизительный подсчет, который не учитывает умерших от голода птенцов. Хотя он, кажется, не понимал, какая морока нацеплять на кошку яркий нагрудник всякий раз, когда она выходит на улицу, и как глупо она в нем будет выглядеть, пожилые жители Кентербриджа вежливо приняли подарок и пообещали им воспользоваться. Как только Уолтер оставил их в покое, нагрудники отправились в помойку. Лишь Линда Гофбауэр открыто отказалась от этого нововведения. Уолтер, в ее представлении был одним из тех либералов, которые раздают в школах презервативы, ратуют за запрет личного оружия и заставляют всех граждан носить карточку с идентификационным номером. Она поинтересовалась: что, неужели он — хозяин всех птиц на своем участке? А если нет, то какое ему дело, если Бобби нравится за ними охотиться? Уолтер ответил выдержкой из Договора о североамериканских перелетных птицах: закон-де воспрещает причинять вред птицам, пересекшим канадскую и мексиканскую границы. Линда безо всякого удовольствия подумала о новом президенте, который хотел передать национальный суверенитет в руки ООН, и как можно вежливее намекнула, что занята воспитанием детей и будет весьма обязана Уолтеру, если больше он не станет ее беспокоить.
С точки зрения дипломатии Уолтер неудачно выбрал время, чтобы раздавать кошачьи нагрудники. Страна переживала серьезный экономический спад, акции вылетали в трубу, и беспокойство о судьбе певчих птиц казалось просто неприличным. Даже пожилые пары из Кентербриджа страдали от кризиса — дефляция вынудила многих отменить ежегодную зимнюю поездку во Флориду или Аризону, — а две молодые семьи, Денты и Долберги, запоздали с внесением платежей по закладной, которые, как водится, не вовремя выросли, и, судя по всему, им предстояло лишиться жилья. Пока Тиган Долберг ожидала ответа от кредитных компаний, которые, казалось, еженедельно меняли телефоны и адреса, и от дешевых долговых консультантов, которые, как выяснялось, не были ни дешевыми, ни компетентными, ее долги достигли трех-четырех тысяч долларов, а друзья и соседи, которым она делала маникюр в импровизированном салоне на дому, продолжали приходить, не принося никакого дохода. Даже Линда Гофбауэр, хотя у ее мужа был надежный контракт на строительство дорог в округе Итаска, вынуждена была понизить планку и отправлять детей в школу на автобусе, вместо того чтобы возить их на машине. Беспокойство облаком окутало Кентербридж, наводнило каждый дом, где смотрели новости, слушали радио и выходили в интернет. В твиттере щебетания было порядком, но щебечущий и чирикающий мир природы, о котором, по заверению Уолтера, люди по-прежнему должны были заботиться, казался совершенно излишним бременем.
В следующий раз Уолтер дал о себе знать в сентябре: под покровом ночи он засыпал весь поселок листовками. Дома Дентов и Долбергов теперь стояли пустыми, с темными окнами, а оставшиеся обитатели Кентербриджа-на-озере однажды утром обнаружили у себя на крыльце письмо, начинавшееся вежливым обращением «Дорогие соседи». В нем перечислялись те же самые аргументы в защиту птиц, которые Уолтер излагал уже дважды. К письму прилагались четыре страницы фотографий, которые уж точно нельзя было назвать корректными. Уолтер, судя по всему, целое лето протоколировал гибель птиц у себя на участке. Картинок было более сорока, и под каждой значились название птицы и дата. Жители Кентербриджа, у которых не было кошек, обиделись, что их включили в этот список, а те, у кого кошки были, сочли оскорблением то, что, по мнению Уолтера, в смерти птиц на его участке были повинны их любимцы. Линда Гофбауэр особенно разозлилась из-за того, что листок мог попасть в руки ее детям, которые, несомненно, получили бы психологическую травму, увидев безголовых воробьев и выпотрошенные тушки. Она позвонила шерифу округа и намекнула, что Уолтер незаконно докучает порядочным людям. Шериф решил, что тот ни в чем не виноват, но согласился заглянуть к нему и предупредить. В результате Кентербридж неожиданно узнал, что Уолтер — профессиональный юрист, который осведомлен не только о своих правах, перечисленных в Первой поправке, но и о содержании договора кентербриджских домовладельцев, где сказано, что хозяева обязаны постоянно держать животных под контролем. Шериф посоветовал Линде выкинуть листовку и забыть о случившемся.
А потом снова настала зима, и соседские кошки сидели дома (даже Линда была вынуждена признать, что они вполне довольны затворничеством), а муж Линды лично проложил дорогу через Кентербридж таким образом, что Уолтеру приходилось после каждого нового снегопада целый час откапывать свою подъездную дорожку. Когда листва опала, соседи могли отчетливо видеть по ту сторону замерзшего озера маленький домик Берглунда, в окнах которого никогда не виднелось мерцание телевизора. Трудно было вообразить, чем Уолтер занимается там, в полном одиночестве, долгими зимними вечерами, не считая враждебных помыслов. На Рождество его дом стоял пустым неделю — видимо, он отправился погостить к родне в Сент- Пол, и это тоже нелегко было представить — что такой придурок может быть кем-то любим. Линда испытала особенное облегчение, когда каникулы закончились и «придурок» вновь вернулся в свое уединенное жилище; она снова могла предаваться незамутненной ненависти, не думая о том, что кто-то любит этого человека. Однажды вечером в феврале муж Линды сказал, что Уолтер пожаловался в суд округа на то, что ему нарочно перегородили подъездную дорожку, и Линде было очень приятно это слышать. Пусть знает, что его ненавидят.
Когда снег вновь растаял, деревья зазеленели, а Бобби опять начал гулять на улице и исчез, Линда почувствовала, что ей как будто растравили давнюю рану. Она немедленно догадалась, что в исчезновении кота повинен Уолтер, и ощутила глубокое удовлетворение при мысли о том, что он откликнулся на ненависть, дав ей новый повод и подлив свежего масла в огонь; что он согласился играть по ее правилам и стать местным козлом отпущения. Устроив поиски пропавшего любимца по всему поселку и изливая свою ярость соседям, Линда втайне наслаждалась их гневом и с удовольствием подстрекала окружающих возненавидеть Уолтера. Она, конечно, любила Бобби, но понимала, что грешно поклоняться животному. Грех, который она так ненавидела, был воплощен в Уолтере. Как только стало ясно, что Бобби не вернется,
