— Да, но у нас-то ничего похожего. Просто трущоба в «Ржавом поясе». [38]
— Так пойдем. Я хочу все увидеть. Я хочу с тобой спать.
— Звучит здорово, — сказал он. — Но маме может не понравиться.
— Я хочу спать рядом с тобой. А потом хочу с тобой завтракать.
— Это можно устроить.
По правде сказать, «Шепчущие сосны» подействовали на Патти отрезвляюще и на секунду заставили ее задуматься, правильно ли она поступила, приехав в Хиббинг; это поколебало спокойную уверенность, с которой она сбежала к парню, не сделавшему для нее того, что сделал его лучший друг. Снаружи мотель выглядел не так плохо, к тому же на парковке стояло ободряющее количество машин, но жилые комнаты за офисом были совсем не похожи на Уэстчестер. Они пролили свет на дотоле невидимую вселенную благополучия, на благополучие ее собственной жизни в пригороде, и она почувствовала неожиданный укол тоски по дому. Ковры количеством дырок напоминали губки, а полы имели ощутимый уклон в сторону бухты, что была за домом. В гостиной, служившей заодно и столовой, в пределах досягаемости от дивана, на котором Джин Берглунд читал свои рыбацкие и охотничьи журналы и смотрел все каналы, которые местная антенна (привязанная, как Патти выяснила наутро, к обрезанной сосне за выгребной ямой) была способна поймать из близнецов — Сент-Пола и Миннеаполиса — и Дулута, стояла зубчатая керамическая пепельница размером с покрышку. Крохотная спальня Уолтера, которую он делил с младшим братом, располагалась в самом низу склона и периодически отсыревала из-за испарений, поднимавшихся от бухты. По середине ковра бежал липкий след изоленты, которую Уолтер в детстве налепил, чтобы отгородить свои личные владения. Все полки были уставлены свидетельствами его насыщенного детства: скаутские справочники и награды, полное собрание адаптированных биографий президентов, отдельные тома Всемирной энциклопедии, скелеты мелких животных, пустой аквариум, коллекции марок и монет, научный термометр/барометр с проводами, протянутыми за окно. На покоробившейся поверхности двери висела пожелтевшая от времени самодельная табличка, на которой красным карандашом было написано: «Не Курить!». «Н» и «К» были кривоватыми, но вызывающе высокими.
— Мой первый акт неповиновения, — сказал Уолтер.
— Сколько тебе было? — спросила Патти.
— Не знаю. Десять, наверное. У младшего брата была ужасная астма.
Снаружи шел ливень. Дороти уснула в своей комнате, но Уолтера и Патти по-прежнему снедала похоть. Он показал ей «комнату отдыха», устроенную его отцом, — на стене висело чучело судака впечатляющих размеров — и фанерно-березовую барную стойку, которую они построили вместе с отцом. Пока Джина не положили в больницу, он простаивал за этой стойкой целыми днями, дымя сигаретой и выпивая в ожидании, пока его друзья закончат работу и дадут подзаработать ему.
— Это я, — сказал Уолтер. — Здесь я вырос.
— Хорошо, что ты здесь вырос.
— Не очень понимаю, о чем ты, но ладно.
— Я просто так тобой восхищаюсь.
— Это хорошо. Наверное. — Он подошел к панели с ключами. — Как тебе комната 21?
— Хорошая комната?
— Примерно такая же, как и все остальные.
— Мне как раз двадцать один. Так что отлично.
Комната 21 состояла из потертых и полинявших поверхностей, которые, вместо того чтобы отремонтировать, на протяжении десятилетий подвергали бурной эксплуатации. Сырость была заметна, но не слишком. Кровати были низкими и не особенно широкими.
— Можешь не оставаться, если не хочешь, — сказал Уолтер, ставя ее сумку. — Утром я могу отвезти тебя на станцию.
— Нет! Все в порядке. Я не отдыхать приехала. Просто хотела увидеть тебя и помочь тебе.
— Хорошо. Я просто боюсь, что не тот, кто тебе нужен.
— Так не бойся.
— Но все же меня это беспокоит.
Она заставила его лечь и постаралась успокоить его своим телом. Вскоре, однако, в нем опять забурлило беспокойство. Он сел и спросил, зачем она поехала с Ричардом. Она надеялась, что он не задаст этот вопрос.
— Не знаю, — ответила Патти. — Наверное, хотела узнать, каково это — путешествовать на машине.
— Хм.
— Мне надо было кое-что узнать. Это все, что я могу сказать. Я хотела кое-что выяснить. И я все выяснила и приехала сюда.
— И что ты выяснила?
— Я выяснила, где хочу быть и с кем.
— Быстро тебе это удалось.
— Это была ошибка, — сказала она. — Он умеет так смотреть на человека, ну ты знаешь как. Человеку требуется время, чтобы понять, что истинно, а что — нет. Не вини меня за это.
— Меня просто удивляет, что ты так быстро все поняла.
Ей захотелось плакать, и она не стала сдерживаться, и Уолтер тут же проявил все свои утешающие способности.
— Он был со мной груб, — сказала она сквозь слезы. — А ты — полная ему противоположность. А мне так нужна сейчас эта противоположность. Будь со мной ласков, пожалуйста.
— Буду, буду, — сказал он, гладя ее по голове.
— Клянусь, ты не пожалеешь.
Автор с сожалением вынужден признать, что это были ее точные слова.
Дальше произошло то, что также запомнилось автору: ярость, с которой Уолтер схватил ее за плечи, опрокинул на кровать и навалился сверху, оказавшись между ее ног. На лице его было совершенно незнакомое выражение: это была ярость, и ярость была им. Как будто занавес внезапно поднялся, показав нечто мужественное и прекрасное.
— Дело не в тебе! — прорычал он. — Ты понимаешь? Я люблю тебя. Всю. Абсолютно всю. С первой минуты нашего знакомства. Понимаешь?
— Да, — сказала она. — То есть спасибо. Я догадывалась, но все равно, приятно слышать.
Он, однако, не закончил.
— Ты понимаешь, что у меня… — он замялся, — проблемы? С Ричардом. У меня
— Какие?
— Я ему не доверяю. Я люблю его, но не доверяю ему.
— О боже, — сказала Патти. — Можешь ему доверять. Он тоже тебя любит. И очень о тебе заботится.
— Не всегда.
— Со мной было так. Ты хотя бы знаешь, как он тобой восхищается?
Уолтер свирепо уставился на нее:
— Тогда зачем ты с ним поехала? Почему он был с тобой в Чикаго? Какого
Слыша от него слово «хрен» и видя, в каком он ужасе от собственной ярости, она вновь заплакала.
— Боже, пожалуйста, боже, пожалуйста, боже. Я здесь. Ясно? Я здесь, с тобой! В Чикаго ничего не было! Абсолютно ничего.
Она плотнее прижалась к нему бедрами. Но вместо того, чтобы коснуться ее груди или стянуть с нее джинсы, как это, разумеется, сделал бы Ричард, он встал и принялся мерить шагами комнату 21.
— Я не уверен, что это правильно, — сказал он. — Потому что я не идиот. У меня есть глаза и уши, я не
