сладостных и смертельных поцелуев королевы ундин. Сам Аристотель со всей своей премудростью, и тот не сумел бы так удачно выпутаться из этой истории. Жорж, чувствуя себя безоружным, сказал:
— Чего ты от меня хочешь, ты, голован? Чего ты ко мне лезешь? Ведь я тебе ничего дурного но сделал.
Король Лок отвечал ему ворчливым, но вместе с тем и веселым тоном:
— Вы, мой малютка, не можете знать, сделали вы мне что-нибудь дурное или нет, ибо вам неведомы концы и начала, отраженные действия и вообще всякая философия. Но не будем об этом говорить. Если вам не жаль покинуть вашу воронку, идите-ка сюда!
Жорж тотчас же юркнул в пещеру, скользнул по стене и очутился внизу.
— Вы молодчина, маленький человечек, — сказал он своему избавителю, — я буду любить вас всю жизнь, а не знаете ли вы, где Пчелка Кларидская?
— Я много чего знаю, — отвечал гном, — и прежде всего знаю, что я терпеть не могу расспросов.
Услышав эти слова, Жорж сильно смутился и молча пошел за своим проводником сквозь густую и черную мглу, где копошились осьминоги и ракообразные. Тогда король Лок сказал ему насмешливо:
— Дорога-то не проезжая, мой юный принц!
— Сударь, — ответил ему Жорж, — дорога свободы всегда прекрасна, и я не боюсь заблудиться, следуя за моим благодетелем.
Король Лок прикусил губу. Дойдя до порфирных галерей, он показал юноше лестницу, вырубленную в скале гномами, по которой можно было подняться на землю.
— Вот ваша дорога, — сказал он, — прощайте.
— Не говорите мне «прощайте», — вскричал Жорж, — скажите, что я вас еще увижу. Моя жизнь принадлежит вам после того, что вы для меня сделали.
На что король Лок ответил:
— То, что я сделал, я сделал не для вас, а для кого-то другого. Встречаться нам не стоит, ибо нам с вами не быть друзьями.
И Жорж, глядя на него открытым и грустным взором, промолвил:
— Никогда бы я не поверил, что мое освобождение может меня огорчить. И, однако, это так. Прощайте, сударь.
— Счастливого пути! — крикнул король Лок страшным голосом.
А лестница гномов кончалась в заброшенной каменоломне, которая находилась меньше чем в одном лье от Кларидского замка.
Король Лок продолжал свой путь, бормоча себе под нос:
— У этого мальчишки нет ни мудрости, ни богатств, какими обладают гномы. Право, не могу понять, за что его любит Пчелка? Разве только за то, что он молод, красив, верен и храбр!
Он вернулся в свой город, посмеиваясь себе в бороду, как человек, сыгравший с кем-то ловкую штуку. Поравнявшись с домиком Пчелки, он просунул свою косматую голову в окошко, как недавно просунул ее в стеклянную воронку, и увидел, что молодая девушка сидит и вышивает серебряные цветы на фате.
— Будьте счастливы, Пчелка! — сказал он ей.
— И тебе того же желаю, Лок-королек, — ответила Пчелка, — пусть тебе будет так хорошо, чтобы нечего было и желать или по крайней мере не о чем было жалеть.
Желать-то у него было чего, но жалеть, правда, было не о чем. Подумав об этом, он с большим аппетитом поужинал. Поглотив изрядное количество фазанов, начиненных трюфелями, он позвал Боба.
— Боб, — сказал он ему, — садись-ка на своего ворона, лети к принцессе гномов и объяви ей, что Жорж де Бланшеланд, который долгое время был в плену у ундин, ныне возвратился в Клариды.
И не успел он это промолвить, как Боб уже умчался на своем вороне.
Когда Жорж очутился на земле, в том краю, где он родился, первый человек, которого он встретил, был мастер Жан, старый портной, — он нес на левой руке алую ливрею для мажордома в замок. Увидев своего молодого сеньора, старик завопил во всю глотку:
— С нами крестная сила! Святой Иаков! Ежели вы не сеньер Жорж, который вот уж семь лет, как утоп в озере, так, значит, вы его душа или сам дьявол во плоти!
— Я вовсе не душа и не дьявол, мой добрый Жан, я действительно тот самый Жорж до Бланшеланд, который когда-то прибегал к вам в лавку и выпрашивал у вас лоскутки на платья куклам для моей сестрицы Пчелки.
— Так, выходит, вы вовсе и не утопли, монсеньер! До чего я рад! Да и выглядите вы совсем молодцом! Мой внучек Пьер, который, бывало, карабкался ко мне на руки, чтобы посмотреть, как вы едете в церковь в воскресенье рядом с герцогиней, теперь уже большой малый, красавец парень и хороший работник! Истинная правда, монсеньер, бога благодарю, какой парень. А уж как он доволен будет, когда узнает, что вы не на дне озера и вас не сглодали рыбы, как он думал! Бывало, как только заговорит об этом, чего-чего только но выдумает! Такой смышленый малый, монсеньер! А уж вот что правда, то правда, об вас все в Кларидах жалеют. Еще вы совсем маленький были, а уж видать было, какой молодец растет. А я так до самой смерти не забуду, как вы однажды потребовали у меня иглу, а я не дал, потому что вы еще малы были и вам иглу в руки давать было небезопасно, а вы мне и скажите: «Вот я пойду в лес да наберу хорошеньких еловых зеленых иголочек». Так вот и сказали, меня и сейчас, как вспомню, смех разбирает. Провалиться мне на этом месте, прямо так и сказали. Наш маленький Пьер, бывало, тоже за словом в карман не лазил. А теперь он бочар, к вашим услугам, монсеньер!
— Лучшего бочара я и желать себе не могу. Но расскажите же мне, мастер Жан, что вы знаете о Пчелке и о герцогине.
— Э-эх! Да откуда же вы явились, монсеньер, что не знаете: вот уж семь лет, как принцесса Пчелка похищена горными гномами. А исчезла она в тот самый день, когда вы изволили утонуть; в этот день, можно сказать, Клариды потеряли два своих самых хорошеньких цветочка. А герцогиня-то уж как убивалась! Вот тут и скажешь, что и сильные мира тоже не без горя живут, как и самые простые ремесленники, потому как у всех у нас один праотец Адам. И значит, оно верно говорится, что и собака на епископа может глаза поднять. И уж так-то герцогине тяжко пришлось, что все волосы у нее побелели, и потеряла она всякую радость. И когда весной выходит она в своем черном платье погулять по саду, где птички на деревьях поют, так самой что ни на есть маленькой птахе скорей позавидуешь, чем властительнице Кларидской. Но все-таки горе ее не совсем без надежды, потому что, ежели про вас она и ничего не слышала, так про дочку свою, Пчелку, она из своих вещих снов знает, что та жива.
Добряк Жан болтал, не умолкая, рассказывал о том о сем, но Жорж, узнав, что Пчелка в плену у гномой, уже не слушал его. Он думал:
«Гномы держат Пчелку под землей, а меня из моей хрустальной тюрьмы освободил гном; видно, не все эти человечки одинакового нрава, и мой освободитель, конечно, не из тех гномов, что похитили мою сестрицу».
Он не знал, как ему поступить, знал только, что нужно освободить Пчелку.
Между тем они шли по городу, и кумушки, сидевшие на крылечках, поглядывали с любопытством на юного незнакомца, спрашивая друг у друга, кто бы это мог быть, и все сходились на одном, что он очень недурен собой. Некоторые из них, подогадливее, вглядевшись, узнали сеньора де Бланшеланд и тут же бросились бежать, осеняя себя широким крестом, решив, что это выходец с того света.
— Надо бы покропить его святой водой, — сказала одна старуха, — вот он сразу и сгинет, только оставит после себя смрадный дух адской серы, не то уведет он нашего мастера Жана, да и засадит его живьем в адское пламя.
