— Раз так… да примет Господь твою душу, аминь! — произнес Берли.
С этими словами он выстрелил, и корнет Ричард Грэм свалился с коня. Выстрел поразил его насмерть. Несчастный молодой человек, напрягая последние силы, повернулся на бок и еле слышно пробормотал: «Бедная мать! » Это усилие ускорило его смерть. Обезумевший конь во весь опор помчался к полку, и за ним поскакал перепуганный не меньше его трубач.
— Что вы наделали! — сказал, обращаясь к Белфуру, один из его соратников.
— Я исполнил свой долг, — твердо ответил Белфур. — Не сказано ли в Писании: «Ты будешь ревностен и тогда, когда убиваешь»? Пусть теперь кто-нибудь посмеет заговорить о перемирии или прощении!
Клеверхауз видел, как упал его племянник. Он обратил свой взгляд на Эвендела, и его невозмутимо спокойные черты на какую-то долю секунды исказились неописуемой скорбью. Он только сказал:
— Вот, видели!
— Я отомщу за него или погибну! — воскликнул Эвендел и, пришпорив коня, бешено помчался вниз по склону холма, увлекая за собой свой эскадрон и солдат павшего Грэма, устремившихся на врага по собственному почину; и так как каждый хотел опередить остальных, чтобы первым отомстить за своего офицера, ряды вскоре пришли в расстройство. Эти эскадроны составляли первую линию королевских войск. Тщетно Клеверхауз восклицал: «Стой! Стой! Эта стремительность нас погубит! » Единственное, чего ему удалось добиться, носясь сломя голову вдоль второй линии, убеждая, приказывая и даже угрожая солдатам шпагой, — это чтобы остальные не последовали столь заразительному примеру.
— Аллан, — сказал он, водворив в рядах драгун относительный порядок, — ведите их, не торопясь, вниз по склону холма, чтобы оказать поддержку лорду Эвенделу, который в ней, видимо, очень нуждается. Босуэл, ты хладнокровный и решительный парень…
— Что ж, — пробурчал Босуэл, — в такой момент, как сейчас, вы, пожалуй, можете вспомнить об этом.
— Ты поведешь десяток рядов направо вверх по ложбине, — продолжал его командир, — и попытаешься любым способом переправиться через топь; там ты построишь солдат и атакуешь мятежников с фланга и с тыла, а мы одновременно ударим им в лоб.
Босуэл поклонился в знак того, что понял свою задачу и повинуется, и тотчас же поскакал со своими людьми в указанном ему направлении.
Между тем опасения Клеверхауза стали оправдываться. Солдаты, бросившись вслед за лордом Эвенделом, вскоре столкнулись с препятствиями, остановившими их беспорядочный натиск.
Некоторые, пытаясь переправиться через трясину, увязли в ней, другие, отказавшись от этой попытки, остановились у ее края, третьи рассыпались, чтобы отыскать более удобное место для перехода. Среди этого замешательства первая линия пресвитериан, изготовившись к стрельбе по противнику: передний ряд — с колена, второй — пригнувшись, а третий — во весь рост, — открыла убийственный плотный огонь, поваливший с коней не менее двадцати всадников и вызвавший еще больший беспорядок среди драгун. Лорду Эвенделу и вслед за ним кучке солдат, кони которых были получше, удалось перескочить ров, но едва они оказались по ту сторону рва, как их атаковал левый отряд вражеской кавалерии. Ободренные малочисленностью преодолевших препятствие лейб-гвардейцев, повстанцы бешено понеслись на них с яростным криком: «Горе, горе необрезанным филистимлянам! Долой Дагона и всех поклоняющихся ему! »
Молодой дворянин сражался как лев, но большинство последовавших за ним солдат было убито, да и сам он не избежал бы такой же участи, если бы не сильный ружейный огонь, которым поддержал его Клеверхауз; подойдя со второй линией ближе ко рву, он так разил противника, что конница и пехота повстанцев начали отходить. Эвендел, избавленный благодаря этому от неравного боя и оставшийся почти в одиночестве, перебрался назад через трясину и присоединился к своим. Впрочем, несмотря на потери, причиненные действиями Клеверхауза, повстанцы вскоре оправились; они поняли, что преимущество в численности и в занимаемой ими позиции настолько обеспечивает их перевес, что, ограничиваясь упорной, но вместе с тем деятельной обороной, они смогут нанести поражение лейб-гвардейцам. Их вожди носились между рядами, убеждая не поддаваться и разъясняя, насколько сокрушителен их огонь, поражающий одновременно и всадника и коня, так как драгуны, в соответствии с установившимся в кавалерийских частях обычаем, стреляли не спешиваясь. Клеверхауз, видя, что его лучшие люди падают от неприятельского огня, ответить на который достойным образом они не могли, неоднократно в разных местах делал попытки пройти через трясину и навязать противнику бой на твердой почве и в более благоприятных для королевских солдат условиях. Но плотный огонь повстанцев в сочетании с естественными препятствиями помешал ему выполнить этот замысел.
— Если диверсия Босуэла не удастся, придется, видимо, отступать, — сказал он Эвенделу. — А пока отведите людей за пределы досягаемости неприятельского огня, оставив в ольшанике группы застрельщиков; пусть они из-за укрытия беспокоят противника.
Эти приказания были выполнены, и Клеверхауз стал с нетерпением ждать, когда же покажутся Босуэл и его люди. Но и тому пришлось столкнуться с препятствиями. Начатый им обход справа не ускользнул от бдительного ока Белфура Берли, который немедля ответил на него выдвижением левого фланга своей кавалерии, так что, когда Босуэл, проскакав довольно значительное расстояние по ложбине, нашел более или менее подходящую переправу, он увидел, что силы противника превосходят его собственные.
Эта неожиданность нисколько, однако, не охладила его пыла.
— За мной, ребята, — обратился он к своим людям, — пусть никто не посмеет сказать, что мы показали спину, наткнувшись на этих круглоголовых ханжей!
Затем, как если бы в него вселился дух его предков, он зычным голосом крикнул: «Босуэл, Босуэл! » — и, бросившись прямо в топь, проскочил ее во главе отряда и налетел на всадников Берли с такой яростью, что отогнал их на расстояние пистолетного выстрела, собственноручно убив троих. Берли, предвидя, какие последствия вызовет поражение на этом участке, и зная, что его всадники хотя и превосходят противника численностью, однако не выдерживают никакого сравнения с солдатами регулярной армии ни в искусстве владеть оружием, ни в кавалерийской выучке, устремился наперерез Босуэлу и столкнулся с ним один на один. В этих бойцах люди возглавляемых ими отрядов видели как бы своих представителей, и в результате произошло то, чему скорее место в романе, чем в описании достоверного события. И лейб-гвардейцы и повстанцы перестали сражаться и смотрели на Босуэла и на Берли такими глазами, словно судьба всего этого дня зависела от исхода единоборства между этими искусными и опытными рубаками. Участники поединка и сами, видимо, разделяли такое же мнение, так как, обменявшись двумя-тремя нетерпеливыми наскоками и нападениями, они, точно по уговору, опустили оружие, чтобы немного передохнуть после предшествовавшей борьбы и приготовиться к новой схватке; каждый из них понимал, что перед ним — достойный противник.
— Ты гнусный убийца, Берли, — сказал Босуэл, крепко сжимая палаш и стиснув зубы, — однажды тебе удалось от меня ускользнуть, но твоя голова (он выпалил такое ужасающее проклятие, что мы не решаемся его повторить)… стоит того, во что ее оценили, и она будет болтаться у луки моего седла, или мой конь возвратится к своим с пустым седлом.
— Да, — отозвался Берли с видом суровой и мрачной решимости, — да, я тот самый Берли, который обещал уложить тебя на землю так, чтобы ты не смог поднять больше голову. И да сотворит со мной Господь то же самое и еще худшее, если я не сдержу своего слова.
— Значит, или ложе из вереска, или тысяча мерков! — воскликнул Босуэл, обрушиваясь изо всей силы на Берли.
— Меч Господа и меч Гедеона! — прокричал Белфур, отбивая удар Босуэла и отвечая ему своим.
Едва ли часто случалось, чтобы оба участника поединка были столь равны в физической силе, в искусстве владеть оружием и конем, в безграничной храбрости и в непримиримой взаимной вражде. Обменявшись многочисленными свирепыми ударами, нанеся и получив по нескольку незначительных ран, они в бешенстве набросились друг на друга, подгоняемые слепым нетерпением смертельной ненависти: Босуэл схватил Берли за портупею, Белфур вцепился в воротник его куртки, и оба свалились наземь. Товарищи Берли поспешили ему на выручку, но им помешали драгуны, и борьба опять стала общей. Но ничто не могло оторвать Берли и Босуэла друг от друга, и они продолжали кататься по земле, борясь, беснуясь, с пеной у рта, упорством своим подобные чистокровным бульдогам.
Несколько лошадей промчались над ними, но они не разжали объятий, пока удар копытом не сломал
