тополей, травы да лесов, не увидишь. Вот куда нужно нам держать путь. Переждем в его поместье грозу. Поохотимся. Но для этого нам требуется незамедлительно почтовая карета или еще лучше — берлина.
— В этом я могу вам легко помочь, — ответил мой добрый учитель. — В гостинице «Красный конь», что на площади Пастушек, вам предложат прекрасных лошадей и любые экипажи на выбор. Я познакомился с хозяином гостиницы еще в те времена, когда служил секретарем у госпожи Сент-Эрнст. Он охотно выручал знатных господ; боюсь, его нет уж в живых, но сын его, говорят, пошел в батюшку. Есть у вас деньги?
— При мне как раз имеется довольно крупная сумма, — отозвался г-н д'Анктиль. — И это обстоятельство меня немало радует; ведь нечего и думать о возвращении домой, где меня тут же сцапают и препроводят под стражей в Шатле. Мои слуги остались у Катрины, и один бог знает, что с ними станется, но мне на это плевать. Я их поколачивал, я ни гроша им не платил и все же не уверен в их преданности. Но в ком можно быть уверенным? Скорее идем на площадь Пастушек.
— Сударь, — заметил аббат, — я намерен сделать вам одно предложение в надежде, что оно придется вам по душе. Мы с Турнеброшем проживаем вблизи Саблонского креста в некоем алхимическом и обветшалом замке, где вы, никем не замеченный, можете провести полдня. Сейчас мы отведем вас туда и подождем, пока нам подадут карету. Кстати, замок расположен невдалеке от площади Пастушек.
Господин д'Анктиль не стал возражать против этого предложения, и, наглядевшись на тритончика, который, старательно надувая толстые щеки, извергал струю воды, мы порешили идти сначала к Саблонскому кресту, а затем нанять в гостинице «Красный конь» берлину и отправиться в Лион.
— Должен признаться вам, милостивые государи, — сказал мой добрый наставник, — что из трех бутылок, которые я озаботился унести с собой, одна, к великому моему огорчению, разбилась о голову господина де ла Геритода, вторая треснула у меня в кармане во время бегства. Пожалеем же об их участи. Но третья вопреки ожиданию цела — вот она!
И, вытащив из кармана третью бутылку, аббат поставил ее на каменный борт фонтана.
— Вот удача, — воскликнул г-н д'Анктиль. — У вас вино, у меня в кармане — кости да карты. Мы можем сыграть партию-другую.
— И в самом деле, — подхватил мой добрый наставник, — это великая утеха. Карточная игра, сударь, та же книга приключений, именуемая романом, но она имеет перед всеми прочими книгами то неоспоримое преимущество, что создание ее идет одновременно с чтением, и создающему эту книгу не требуется ума, равно как читающему ее не требуется знания грамоты. Творение это поражает еще одним свойством: всякий раз при перетасовке страниц оно закономерно приобретает новый смысл. Нельзя надивиться мастерству, с каким сделана эта книга, ибо, основываясь на законах математики, она дает тысячи и тысячи прелюбопытных комбинаций и редкостных сочетаний, недаром же люди, вопреки истине, поверили, что она открывает секреты сердца, загадки судеб и тайны грядущего. Слова мои особенно применимы к цыганскому тароку, интереснейшей из игр, но могут быть распространены также и на пикет. Изобретение карт с уверенностью приписывают древним, и я считаю, что происхождением своим они обязаны халдеям, хотя, откровенно говоря, не нашел в книгах подтверждения этому смелому умозаключению. Но в теперешнем своем виде пикет восходит не далее как ко временам короля Карла Седьмого, если верить ученому труду, который, помнится, я прочел в Сеэзской библиотеке, и там еще говорилось, что кёровая дама изображает Агнесу Сорель[62], а дама пик в образе Паллады — это Жанна Дюлис, именуемая также Жанной д'Арк, та самая, что своей доблестью поправила пошатнувшиеся дела монархии, потом англичане сварили ее в Руане в котле; котел этот показывают желающим за два лиара, и я сам его видел, будучи проездом в вышеназванном городе. Впрочем, кое-кто из историков утверждает, что наша девственница была сожжена заживо на великолепнейшем костре. У Николя Жиля[63] и у Паскье[64] можно прочесть, что ей являлись святая Екатерина и святая Маргарита. Но, уж конечно, не господь бог посылал их; ибо любой мало-мальски сведущий и благочестивый человек знает, что эти самые Маргарита с Екатериной — лишь порождение необузданной варварской фантазии византийских монахов, изгадивших от начала до конца все жития святых. Какое нелепое кощунство утверждать, будто господь бог направлял этой Жанне Дюлис святых великомучениц, каких никогда и не существовало. Однако древние летописцы не постеснялись утверждать нечто подобное. Недоставало еще, чтобы господь посылал нашей девственнице также и златокудрую Изольду, Мелузину, Большеногую Берту и прочих героинь рыцарских романов, чье бытие не менее достоверно, чем бытие девы Екатерины с девой Маргаритой! В минувшем веке господин де Валуа с полным основанием поднял голос против этих дикарских побасенок, которые столь же противоречат религии, сколь заблуждение противно истине. Было бы весьма желательно, чтобы какое-нибудь сведущее в исторических науках лицо священного звания отсеяло бы мнимых святых от подлинных, достойных почитания: я имею в виду Маргариту, Лукию или Люцию, Евстахия и даже святого Георгия, насчет которого у меня тоже имеются кое-какие сомнения.
Если мне посчастливится найти приют в порядочном аббатстве, располагающем богатой библиотекой, я посвящу этой задаче остаток жизни, увы, достаточно потрепанной грозными бурями и частыми кораблекрушениями. Чаю мирной пристани и жажду вкусить безгрешного покоя, подобающего человеку моих лет и моего сана.
Пока аббат Куаньяр держал эту примечательную речь, г-н д'Анктиль, не слушая его, тасовал карты, присев на край бассейна, и проклинал на чем свет стоит чертову темень, из-за которой нельзя сыграть в пикет.
— Вы совершенно правы, сударь, — сказал мой добрый наставник, — здесь не совсем светло, и это вызывает у меня немалую досаду, не столько из-за пикета, без чего я как-нибудь проживу, сколько потому, что мне пришла охота прочесть две-три странички из «Утешений» Боэция, томик сочинений которого я постоянно ношу в кармане, дабы иметь его под рукой в ту минуту, когда меня преследуют неудачи, что и произошло не далее как сегодня. Ибо, сударь, нет горше участи для человека моего сана, как стать человекоубийцей и очутиться под угрозой заключения в церковную тюрьму. Чувствую, что одна- единственная страница этой превосходной книги укрепила бы мое мужество, которое иссякает при мысли о духовном суде.
С последними словами аббат, неосторожно перевесившись через край бассейна, рухнул в водоем и попал в такое глубокое место, что погрузился в воду до пояса. Но это обстоятельство его не смутило, боюсь, даже не привлекло его внимания; извлекши из кармана своего Боэция, каковой и вправду там оказался, и нацепив на нос очки теперь уже с одним стеклом, и то треснувшим в трех местах, он начал листать книжицу, спеша отыскать страницу, наиболее отвечающую настоящему положению вещей. И бесспорно он обнаружил бы ее и почерпнул бы в ней новые силы, если бы поискам его не препятствовало плачевное состояние очков, слезы, застилавшие взор, и слишком слабый свет, падавший с небес. Вскоре он и сам вынужден был признать, что не видит ни зги, и принялся честить месяц, который имел неосторожность выставить из-за тучки кончик своего острого серпа. Он резко обрушился на ночное светило с обвинениями и стал громить его в следующих словах:
— Непристойное светило, бесчинное и блудодейственное, — говорил он, — не зная устали, ты освещаешь людское беспутство, но жалеешь луча человеку, старающемуся отыскать благочестивое изречение!
— Ну что ж, аббат, — сказал г-н д'Анктиль, — раз эта блудница-луна дает нам довольно света, чтобы найти дорогу, но не довольно, чтобы играть в пикет, отправимся же, не мешкая, в тот самый замок, о котором вы мне говорили и куда я должен проникнуть никем не замеченный.
Совет был уместен, и, допив прямо из горлышка вино, мы втроем направились к Саблонскому кресту. Я и г-н д'Анктиль шли впереди. Шествие замыкал мой добрый наставник, отяжелевший от воды, которую впитали в себя его панталоны, и всю дорогу мы слышали его охи и стенания, а также мерный стук стекавших с его одежды капель.
* * *
Первые лучи солнца уже резали наши утомленные бессонницей глаза, когда мы добрели до зеленой калитки Саблонского парка. Нам незачем было браться за молоток. Не так давно г-н д'Астарак вручил нам
