Катерину Александрийскую, замученную во времена императора Максимина. Будто бы была та Катерина из владетельной в Александрии фамилии Консты и в семнадцать лет отличалась необыкновенной красотой, богатством и ученостью. Но среди всех женихов, сватавшихся к ней, не было ни одного, равного ей. И вот однажды Катерине во сне явился сам Господь со своей Пречистой Матерью и подал ей перстень в знак своего обручения с ней, который и надел ей на палец. Катерина, проснувшись и увидев на руке перстень, исполнилась величайшей радости и воспламенилась желанием служить лишь славе Божьей. Позже она явилась к императору Максимину, приносившему жертву идолам, чтобы обличить заблуждение язычников и доказать истину христианской веры. За это, после тщетных убеждений, ласкательств и лукавств, подвергли римляне девицу жесточайшим истязаниям. Великие страдания Катерины и крепость ее духа убедили многих язычников в истине христианской веры, среди прочих и саму царицу Василису, супругу Максимина, ночью посетившую ее в темнице, а с ней и вельможу Порфирия с воинами, которые затем вместе с царицей были за измену лишены жизни. Саму же Катерину после долгих истязаний Максимин приказал обезглавить мечом. Монахи, живущие у Божьей горы, верили, что тело Катерины сразу после казни было вознесено ангелами на самую вершину горы Синай, где она и упокоилась.
И молились те монахи, чтобы однажды обрести святые мощи, воздать честь великомученице, пожертвовавшей свою младую жизнь, но Иисуса Христа не предавшей. Плакала царица Елена над судьбой девичьей, снова и снова дивилась той силе, которую дает иным людям истинная вера…
Глава 3
Разведка боем
Встреча с господином Мюллером, которая состоялась на следующий день на нейтральной территории, была посвящена обсуждению деталей будущего путешествия. Было решено, что прежде всего Трубецкой отправится в Санкт-Петербург, чтобы ознакомиться с оставшимися там на хранении фрагментами Синайского кодекса. Невероятно, но факт: подаренные в свое время Бекендорфом российскому императору Александру II листы кодекса были проданы в 1933 году правительством СССР Британии за смехотворную сумму в сто тысяч фунтов стерлингов. Государству верных большевиков-ленинцев оказались не нужны прекрасно сохранившиеся страницы старейших, по убеждению научной общественности, списков Библии. Именно эта их часть и находилась с тех пор в Британской библиотеке.
Однако уже в наше время выяснилось, что то ли по недосмотру, то ли по случаю, но в Санкт- Петербургской публичной библиотеке сохранились несколько фрагментов кодекса. Была надежда, что отечественная наука все же не обошла столь уникальные документы вниманием, и, возможно, благодаря этому удастся пролить свет на вопрос о возрасте и происхождении найденных на Синае документов. По настоянию немецкого гостя после Санкт-Петербурга Трубецкому следовало посетить Лондон и лишь затем во всеоружии отправиться в Египет на Синай. Таким выглядел план «разведки боем», предложенный Мюллером. Сергей Михайлович с ним согласился, а чуть позже этот план одобрила и Анна.
Сергей Михайлович всегда трепетно относился к Петербургу, а после того, как в этом городе состоялось его знакомство с Анной, он испытывал ностальгическую радость при каждой новой возможности посетить Северную Пальмиру. Впрочем, учитывая беременность супруги, ныне среди обуревавших его чувств доминировало желание как можно быстрее закончить расследование, связанное с Синайским кодексом. Поэтому в этот раз Трубецкой был настроен по-деловому и по прилету прямо из аэропорта, не мешкая, отправился в Санкт-Петербургскую библиотеку. Там, учитывая старые связи Анны Николаевны, ему пообещали всяческое содействие. Впрочем, на деле все выглядело весьма буднично — он прошел в зал для работы с редкими рукописями, отыскал в каталоге то, что было обозначено как «фрагменты Codex Sinaticus», и сделал заказ.
Однако ни через обещанные тридцать минут, ни через час Трубецкой необходимые документы не получил. Через полтора часа в зал вошел бледный как мел сотрудник библиотеки и сообщил, что указанных в заявке фрагментов в хранилище нет. Специальная коробка, в которой они хранились при постоянной температуре и влажности, была на месте, как и все остальные подобные коробки. Только вот внутри нее ничего не было.
Сказать, что Трубецкой расстроился, — значит ничего не сказать. Небольшой консилиум из местных специалистов, который как бы сам по себе собрался в зале редких рукописей, обсудил все имеющиеся варианты. Вспомнили, разумеется, и о позорной тайной операции Советского правительства по продаже основной части Синайского кодекса Британии в 30-х годах, сравнив полученные сто тысяч фунтов стерлингов с тридцатью серебрениками Иуды. При этом, правда, высказывались предположения, что вся эта история с кодексом — чистая профанация, ловкий обман публики, устроенный еще Бекендорфом, а правительство СССР вроде как просто им воспользовалось, получив деньги за ничего не стоящую подделку. В какой-то момент возникли предположения, что и утерянные ныне страницы были тогда же проданы, просто по недосмотру их не вычеркнули из каталога, а затем — война, было не до этого. Однако истину установить удалось довольно быстро — порывшись в архивах, нашли формуляр по работе с указанными в каталоге фрагментами, в котором значилось, что их брали для работы в зале, причем не раз. Единственная проблема заключалась в том, что по непонятным причинам имя и фамилия того, кто с ними работал, были будто вымараны из формуляра и прочитать их оказалось попросту невозможно. Таким образом, поиск фрагментов Синайского кодекса в Санкт-Петербурге зашел в тупик. Убедившись, что в библиотеке ему больше делать нечего, Сергей Михайлович решил ехать в аэропорт, чтобы поменять имеющийся у него билет на самолет до Лондона на более ранний срок. Но сначала он позвонил Анне. Ее совет был краток: встретиться с Синельниковым, их палочкой-выручалочкой. Сергей Михайлович набрал знакомый номер телефона. Иван Степанович чувствовал себя неважно, но, услышав, о чем идет речь, предложил Трубецкому немедленно приехать к нему.
— Барон Людвиг фон Бекендорф, уважаемый Сергей Михайлович, — это очень непростая штучка, — Синельников говорил задумчиво, как бы беседуя с самим собой. Они сидели в кухне у профессора и пили какой-то особенный целебный чай. Иван Степанович выглядел усталым и похудевшим. Черты его благородного лица, очерченного аккуратно подстриженной седой бородкой, заострились, что, к глубочайшему и искреннему сожалению Трубецкого, было свидетельством скорее болезни, нежели здоровья. — Он столь много успел истоптать своими саксонскими сапожищами, что теперь практически нереально оспаривать его утверждения и так называемые открытия. А между тем имеются весьма достоверные свидетельства о том, что гигантизм его фигуры несколько преувеличен. Например, всюду, где бы о нем ни шла речь, вы встретите утверждения, что он великолепно знал греческий, а я, к слову, читал воспоминания его современников, в которых прямо говорилось, что в монастыре Святой Катерины ему не отдали списки Синайского кодекса именно потому, что греческий он знал весьма поверхностно. Будто бы, когда игумен монастыря попросил его прочитать отрывки из кодекса, то пришел в ужас. Лишь в следующую его поездку какой-то монастырский эконом отдал-таки ему кодекс.
— Но как же быть с открытиями Бекендорфа еще до его путешествия на Синай? Ведь и Ватиканский кодекс, и парижский кодекс Сирина, и многие другие древние рукописи были им прочитаны и датированы… — Сергей Михайлович был крайне удивлен тем, что ему довелось только что услышать.
— Молодой Бекендорф был невероятно тщеславен. Он был готов на все, чтобы прославиться, и ни во что не ставил окружающих, а потому использовал любые представившиеся ему возможности для достижения поставленной цели. К примеру, известно письмо, отправленное Бекендорфом невесте из монастыря Святой Катерины, в котором, кстати, говорилось, что поначалу к нему отнеслись весьма благосклонно. «Вот уже семь дней, как я прибыл в монастырь… Ты и представить не можешь, — писал он, — эту свору монахов! Имей я власть и достаточно физической силы, я бы совершил богоугодное дело и вышвырнул всю шайку через стену». Скажите, Сергей Михайлович, положа руку на сердце: вы можете себе представить, чтобы высокообразованный немецкий ученый-богослов, исследователь Библии, обласканный самим Папой Римским, так выражался о монахах одного из древнейших монастырей христианского мира?
Для него не важно было установить истину. Он хотел славы. В биографических заметках о нем часто
