– Если вы проиграете? – Элис покачала головой. – Я не понимаю, Дэйви. Как я могу сказать ей, что все хорошо, если восстание провалится? И как я смогу передать вещь вдовствующей королеве? Она же сейчас в Бермондси.
– Дочь навещает ее. Не будет никакой спешки, госпожа. Вы устроите все когда сможете. Вы назовете ей день, когда получили посылку, и скажете, что тогда прошла всего неделя. Она поймет. К тому времени вся страна придет в движение. Впереди ждут большие перемены.
– Если только Гарри не победит, – заметила она.
– Гарри Тюдор не победит, хотя его армия и может, – зловеще предсказал Дэйви. – В субботу узурпатор будет мертв, где бы он ни скрывался. Тут и кроется главная цель поднятого восстания. – Прежде чем она могла спросить что-то еще, он протянул руку с таинственным предметом: – Возьмите, госпожа, и берегите, чтобы он не попал в чужие руки. Милорд Ловелл не осмеливается хранить его больше.
Ее любопытство возобладало надо всем остальным, и Элис, разжав ладонь, увидела что-то похожее на золотую монету с дырочкой для цепочки. Она внимательно взглянула на нее и узнала выгравированное на одной стороне сияющее солнце, эмблему короля Эдуарда. На другой, обратной, стороне медальона красовалась роза. Она уже слышала раньше об этом медальоне и в изумлении подняла глаза, чтобы спросить, как он попал к Ловеллу. Но дверь уже закрывалась за Дэйви, а она не посмела с криками бежать за ним.
Когда Джонет вернулась, она нашла свою госпожу свернувшейся калачиком на кровати, погруженной в глубокие раздумья.
– Я не могла предупредить вас, госпожа, – извиняющимся тоном промолвила Джонет. – Он подошел ко мне в галерее совершенно неожиданно.
– Будет битва, – пробормотала Элис. – Если не завтра, то самое позднее в субботу. И все за власть и трон.
Джонет кивнула:
– Дэйви сказал мне, что его светлость ожидает встретить короля в замке Ноттингем, может быть, на подходе к Ньюарку. У Ловелла там дом, и он знает ту местность как свои пять пальцев. Много мужчин погибнет, госпожа, мужчин, которых мы любим, и на той и на другой стороне.
– Дэйви сказал, что мятежники победят; Николас сказал, что нет. Николас заявляет, что знает свое дело. Господи, Джонет, надеюсь, что он прав.
Джонет нахмурилась.
– Дэйви заявил, что к ним присоединилось не так много англичан, как они надеялись, но что их все равно более чем достаточно – весь Йоркшир их, все земли к северу от Трента.
Они продолжали говорить, перебивая друг друга, пока не вошла Мэдлин. Обе замолчали так внезапно, что она потребовала объяснений.
Джонет посмотрела на Элис, но та не колебалась:
– Здесь был Дэйви, брат Джонет. Он сторонник Ловелла, и ему удалось пробраться через охрану, чтобы заверить нас, что на наших землях не будет боев. Они двигаются на юг, к Ньюарку и Ноттингему.
– Вот так так! – воскликнула Мэдлин с веселыми искорками в глазах. – Вот подождите, я скажу Гуилиму, как его оборону пробили с такой легкостью. А он думает, что сделал замок неприступным.
– Ты не должна ему ничего говорить, – набросилась на нее Элис. – Для нас нет никакой опасности, потому что Дэйви дал слово, но если ты скажешь Гуилиму, что я разговаривала с одним из бунтовщиков, он запрет меня в моей же спальне. Николас предупреждал, что даст ему такой приказ. Более того, – добавила она, внезапно приняв решение, – если ты скажешь Гуилиму, что кто-то смог пробраться внутрь, он сделает так, что выбраться наружу будет гораздо труднее.
– Значит, Дэйви еще не ушел?
– Конечно, ушел. Я говорила о… о другом. – Слишком поздно она вспомнила, что преданность Мэдлин, несомненно, изменила свое направление, что теперь она может считать себя обязанной рассказать все Гуилиму. Дальнейшие слова Мэдлин подтвердили ее опасения.
– Послушай, Элис. – Она плюхнулась на кровать рядом с ней и заглянула в лицо. – Я знаю твои взгляды. Ты готова совершить какую-то дьявольскую выходку, и я не позволю тебе обвести вокруг пальца бедняжку Гуилима, особенно в такое опасное время, как сейчас.
– Бедняжку Гуилима? – насмешливо переспросила Элис, но когда Мэдлин покраснела и смутилась, Элис выпрямилась и вымолвила гораздо более серьезным тоном: – Я давно знала, что он тебе небезразличен, но вот любишь ли ты его, Мэдлин? Скажи мне. Это очень важно.
Мэдлин кивнула:
– Да, люблю.
– И ты не откажешься выйти за него?
Ответ прозвучал шепотом:
– Нет, но не дразни меня, потому что я сама только что поняла правду. Я так упряма и глупа, Элис! Когда я увидела, как Николас и Хью выезжают за ворота, и поняла, что они могут не вернуться, что даже здесь Гуилима могут убить, я больше не могла себя обманывать. Я не могу представить свою жизнь без него. Ты скажешь, что это глупости, но я очень люблю Гуилима.
– Мы все ждали, когда ты это поймешь, – заметила Элис, обнимая ее. – Поклянись, Мэдлин, что, если что-то случится со мной и если Николаса убьют, вы с Гуилимом будете заботиться об Анне как о собственной дочери. Клянись!
– Клянусь мадонной, – подняла руку Мэдлин, пристально глядя на нее, – но зачем тебе клятвы? Ты сказала, что нам здесь ничто не угрожает, и если так…
– Могу я верить, что ты меня не выдашь?
– Господи, что за вопрос?
