— Полиция говорит, что случай очень странный. Озеро находится в километре от дороги, по которой он обычно ездил. Нас даже спрашивали, не было ли у него депрессии или склонности к самоубийству. Ты можешь себе представить Вернера со склонностью к самоубийству? Такого жизнерадостного человека надо было еще поискать. К тому же он очень любил свою работу. Не верю, что Хоффман вдруг захотел въехать в озеро и утонуть в нем. А если кто-то помог ему?
— Что-что?
— Может быть, кто-то помог Вернеру утонуть?
— Но как? Тогда получается, что он увидел кого-то знакомого или того, кто внушал ему доверие, и остановил машину. Не знаю, зачем ты задаешь такие вопросы, Афдера, но они меня пугают.
— Ладно, может быть, все это ерунда. Не бери в голову. Вероятно, и в самом деле произошел несчастный случай. Кто ведет расследование?
— Грюбер, кажется… Ханс Грюбер или как-то так, из отдела по расследованию убийств бернского управления. Если хочешь, я поищу визитку и дам тебе его телефон.
— Большое тебе спасибо.
Через пару минут Сабина снова взяла трубку.
— Записывай. — И она продиктовала номер.
— Я позвоню ему.
— Зачем?
— Сначала я хочу поговорить с ним, рассеять свои сомнения. Потом расскажу тебе кое-что.
— Я боюсь, что ты окажешься под подозрением, хотя в этом деле совершенно ни при чем.
— Не волнуйся. Что с книгой?
— Реставрация почти закончена. Мы получили результаты радиоуглеродного анализа. Могу прислать их почтой или дать трубку Джону, чтобы он сам все объяснил.
— То и другое. Вышли результаты через «Ди-эйч-эл»,28 но Фесснера я тоже услышу с удовольствием.
— Хорошо, даю Джона. А ты уже решила, как поступишь с книгой, когда мы закончим работу?
— Мы решили продать ее одному богатому благотворителю. Он обещает передать манускрипт какому-нибудь университету или научному институту, чтобы сделать его доступной для ученых.
— Как великодушно с твоей стороны! Думаю, для науки так будет лучше всего.
В трубке послышался другой голос:
— Афдера? Это я, Джон Фесснер.
— Привет, Джон, как дела? Расскажи, что тебе удалось выяснить.
— Ты уже знаешь про Вернера? Очень загадочно, правда?
— Да, Сабина мне сообщила. Очень жаль.
— Нам всем тоже. Ладно, давай перейдем к моим находкам. Во-первых, хочу сказать, что радиоуглеродный анализ — самый точный метод датировки древних предметов биологического происхождения. Он основан на подсчете количества радиоактивного изотопа углерода, который живой организм получает из окружающей среды. Когда животное или растение умирает, начинается распад изотопа. Период его полураспада — примерно пять тысяч семьсот лет. Этот метод дает нам возраст папируса на тот момент, когда его срезали, с погрешностью порядка сорока лет. Кроме того, мы изучили и сопутствующую информацию.
— Что это такое?
— Очень просто. Мы взяли несколько проб и выяснили происхождение папируса и прочих материалов, использовавшихся для создания книги. Я говорю о коже, чернилах и так далее. Самые интересные для исследования части кодекса были распределены между пятью членами команды. Надо было проверить все досконально, чтобы не допустить ошибок в датировке.
— А ты не мог бы просто сказать мне, когда была написана книга Иуды?
— Прости! Любому ученому нравится объяснять во всех подробностях, как был достигнут результат. — В его голосе Афдера почувствовала легкое недовольство. — Книга датируется периодом между двести сороковым и триста сороковым годами нашей эры. Точность этого определения составляет девяносто пять процентов.
— Может ли в датировку закрасться ошибка?
— Во время роста растения возможны вариации количества углерода, так что приходится делать соответствующую поправку. К тому же результаты такого рода всегда представляют собой некую сумму возможностей и вероятностей. Но даже и в этом случае могу тебя заверить: вероятность того, что книга была создана до двести двадцатого года, составляет два с половиной процента, а того, что ее написали после триста сорокового, — тоже два с половиной.
— Спасибо, Джон. Не знаю, как благодарить тебя. Можешь снова дать мне Сабину?
— Конечно. Но тут рвутся поговорить с тобой Берт и Эфраим.
— Привет.
— Привет. А ты кто?
— Эфраим Шемель. Хочу сказать, что перевод почти закончен. Нам осталось разобраться лишь в нескольких грамматических сложностях. Судя по почерку и языку, документ появился на свет не позже первой четверти пятого века вполне вероятно, что и раньше. Евангелие, похоже, было создано около двести двадцатого года, когда множество подобных текстов соперничали за право считаться подлинными.
— Ты уверен в этом?
— Как в том, что мы сейчас с тобой говорим. Скажу больше. Оно, видимо, написано до провозглашения христианства официальной религией Римской империи при императоре Константине.
— Джон сказал мне, что книга появилась на свет не позже первой половины четвертого века. Так почему же идет речь о первой четверти пятого?
— Привет, Афдера это Берт Херман. Я отвечу на твой вопрос. Джон говорил о периоде между двести сороковым и триста сороковым годами на основании данных радиоуглеродного анализа. Эфраим же изучал только язык и стиль письма, а не религиозную составляющую текста. Если принять ее во внимание, то окажется очень маловероятным, что Евангелие было написано после триста двадцать пятого года, когда был созван Никейский собор. Взяв среднее между двести сороковым и триста двадцать пятым годами, мы получаем двести восьмидесятый год. Несомненно, текст является копией с оригинального сочинения на греческом или арамейском, которое появилось веком раньше. Возможно, она была сделана через сорок- пятьдесят лет после того, как Ириней Лионский заклеймил Евангелие от Иуды в своем трактате.
— Значит, мы имеем дело с копией другого документа?
— Я абсолютно в этом уверен. Евангелие и вся книга древнее, чем мы предполагали, чуть ли не на целое столетие. Не исключено, что Евангелие от Иуды — первое христианское сочинение, дошедшее до нас в нетронутом виде. Мы с Эфраимом обратили внимание на то, что в нем постоянно упоминается послание некоего Элиазара, но там не сказано, кто он такой и какую роль играл в жизни Иуды.
— А как по-твоему, кто это мог быть?
— Пока не знаю. Надо подождать до завершения перевода. Сейчас могу тебе сообщить, что Элиазар, судя по тексту, возглавлял какую-то раннехристианскую секту или был человеком, близким к Иуде.
— Допустим, его учеником, да?
— Может быть. Представляешь? Вдруг Иуда Искариот не повесился в долине Гееном после того, как схватили Иисуса? Может, существовала крупная христианская секта, члены которой верили в то, что предательство Иуды, описанное в Деяниях апостолов, совершилось по повелению Иисуса? Вообрази себе Иуду Искариота, избранного ученика, который служит знаменем для тысяч верующих. Что почувствуют руководители католической церкви, когда узнают, что ее краеугольный камень — вовсе не Петр, а Иуда? — стал пылко излагать Херман, увлеченный своими новыми теориями.
— Ты считаешь, что этот Элиазар был последователем Иуды, а не Иисуса?
— В книге ему отводится важная роль. Может быть, его фигура является ключевой для понимания происхождения христианства а также церкви и Ватикана в том самом виде, в каком мы их знаем.
— Спасибо, Берт. Мне нужно еще раз услышать Сабину. Да, и поблагодари от меня всех за блестяще проделанную работу. Надеюсь, я еще раз увижу вас до того, как вы закончите биться над книгой и
