судов всех размеров, так что действо приобретало вид морского парада.
— Это хорошая копия, сделанная в девятнадцатом веке, — объяснил музейщик. — Оригинал был сожжен по приказу Наполеона, когда его войска заняли Венецию. Для Бонапарта «Буцентавр» символизировал национальную гордость венецианцев. Завоеватель думал, что она тоже превратится в пепел, но ошибся.
Афдера заинтересовалась красивой китайской картечницей, выставленной в первом зале.
— Она датируется временем боксерского восстания, то есть самым началом двадцатого века, — сказал Пизани. — Его привез в Венецию и подарил музею известный мореплаватель Корто Мальтез.39 Он убил из нее множество китайцев, когда через Китай, Маньчжурию и Сибирь гнался за поездом с золотыми слитками.
По бесконечным коридорам и галереям Пизани провел своих гостей в большой кабинет с окнами на арсенал. Афдера остановила взгляд на одном из львов, установленных перед входом в это здание, и улыбнулась такой игре судьбы. Кабинет больше напоминал каюту галиона семнадцатого века, чем современный офис. Здесь были глобусы, астролябии, морские карты и портреты венецианских капитанов, выполненные живописцами школы Тинторетто.
— Садитесь вот за этот стол, — предложил музейный хранитель. — Эти фонды сведут меня с ума! Нам нужны средства на подводные исследования в гавани Александрии, а итальянские фонды отказывают в деньгах. Просто невероятно! Но давайте перейдем к делу. Что там у вас за история?
Афдера кратко рассказала музейщику о книге Иуды, доставшейся ей от Крещенции.
— Реставрация и перевод книги были сделаны в Берне. Это позволило нам выйти на след послания, которое, вероятно, было написано учеником Иуды?
— Иуды Искариота? Апостола, который предал Христа?
— Возможно, нам удастся доказать, что он никого не предавал, как думают все, как заставляет нас думать церковь.
— Для чего вам нужен я?
— В ходе поисков мы наткнулись на надгробную плиту тринадцатого века с арабскими надписями. Если перевести их, то мы приблизимся к цели. Профессор Колаяни сказал, что вы можете нам помочь.
— Я много лет занимался арабским языком, чтобы читать в оригинале письма и трактаты по навигации, принадлежащие великим арабским мореплавателям седьмого-четырнадцатого веков. По правде говоря, я давно уже не занимался переводами, но попробовать можно.
Афдера достала чертежную бумагу, на которой были скопированы надписи из Сан-Пьетро. В Ка д'Оро она их склеила, как бы собрав большой пазл, так что получилось надгробие в натуральную величину. Рядом Афдера положила фотографии.
— Любопытно, очень любопытно, — приговаривал хранитель, рассматривая дуга арабских букв через большую лупу.
— Как по-вашему, это поддается переводу?
— Думаю, да. По крайней мере, приблизительному.
— Нам будет достаточно и такого. Когда вы сможете его сделать?
— Если начать прямо сейчас, то к завтрашнему утру. — Пизани поднял глаза на Афдеру и Колаяни: — Что я получу за это?
— Скажем, пожертвование в пользу музея. Деньги на какие-нибудь исследования, например в александрийской гавани.
Лицо Пизани озарилось улыбкой.
— Завтра утром все будет готово. Обещаю вам.
— Рада это слышать. Думайте о том, что с каждым переведенным словом деньги на проведение научных работ в Александрии становятся все ближе и ближе к вам.
Когда они оказались на улице, Ассаль зашлась в приступе хохота.
— Что с тобой?
— Ты так бессовестно предложила ему эти деньги!
— Сестренка, с деньгами так же, как с туалетной бумагой. Если они нужны, то немедленно. Пизани попал как раз в такую ситуацию. Не волнуйся, Сэм все это провернет. Помни, что пожертвования на культуру освобождаются от налогов.
— Родная, ты все предусмотрела, — выдавила из себя Ассаль, не прекращая смеяться.
На некотором расстоянии за ними следовал человек.
«Нельзя повторять оплошность отца Понтия», — думал брат Корнелиус, наблюдая за троицей, возвращающейся в Ка д'Оро.
«Братство восьмиугольника» не собиралось так легко расстаться с добычей.
XIV
На душе у Афдеры было неспокойно. Макс исчез неизвестно куда, и никаких вестей от него не поступало уже два дня. Между тем ей надо было идти к Пизани, который обещал перевести арабскую надпись. Всю дорогу Афдера старалась молчать, в то время как Ассаль щебетала без умолку:
— Макс тебе звонил?
— Нет.
— А что было той ночью, когда он исчез?
— Ничего, сестренка, совсем ничего, — пристально посмотрела ей в глаза Афдера, давая понять, что тема закрыта.
Вскоре они снова оказались в кабинете Пизани, где царил вечный беспорядок. На этот раз в самом его центре стояла зеленая доска, исписанная арабскими словами.
— Это фраза, написанная на троне святого Петра? — спросила Афдера, еле сдерживая нетерпение.
— Да. Фраза оказалось трудноватой, так что перевод не дословный. Кажется, люди, вырезавшие текст на камне, пропустили какие-то буквы. А может, дело в том, что это средневековый арабский язык.
— Что же тут написано?
— Перестань, Стефано. Скажи, как это будет на нормальном языке, — вмешался Колаяни.
— О, прошу прощения. Вот перевод: «Там, где покоится священный рыцарь льва, там, в месте, где восходит звезда, там, в городе, пока еще святом, ты найдешь слова истинного, избранного, происходящего из великого рода, того, кто не имеет над собой царя и должен стать вождем народа Израиля».
— Еще одна чертова загадка! — вырвалось у Афдеры.
— Не стоит раздражаться. Давайте попробуем понять, о чем тут речь, — предложил Колаяни, подойдя к большому столу у окна. — «Там, где покоится священный рыцарь льва» — явно речь идет о Гуго де Фратенсе. «Там, в месте, где восходит звезда, там, в городе, где она еще свята», — первую часть расшифровать пока нелегко, а вот во второй имеется в виду, конечно, Сен-Жан-д'Акр. Сейчас это город Акко в Израиле.
— Вы уверены? — спросила Ассаль.
— Да. Тут все просто. В триста тридцать втором году до нашей эры Акко вошел в состав империи Александра Великого, потом оказался на территории Римской империи и, наконец, Византии. В шестьсот тридцать восьмом году город завоевали арабы. В тысяча сто четвертом он был занят Балдуином Первым
