уже превратилась в спокойную далекую зеленоватую планету. Мне очень хотелось посмотреть на фазы Земли — ведь она должна тоже, как Луна, проходить через разные фазы. Но для этого надо было бы лететь вокруг Земли. А от нас Земля кажется все время почти полным диском, хотя Николай Петрович говорит, что этот диск должен понемногу ущербляться, так как мы перегоняем Землю в ее движении по орбите. Но я этого что-то не замечала, как ни присматривалась…
И северное и южное звездное небо, говоря земными словами, всегда перед нами. Поворачивая зеркала перископа, мы можем видеть на небе любое созвездие в любое время: ведь нас не отгораживает от половины неба горизонт Земли. А созвездия мы видим с такой яркостью и четкостью, с какой их не приходилось видеть ни одному астроному с Земли, даже в самые лучшие, самые мощные телескопы. Понятно: ведь нам не мешает земная атмосфера. Поэтому мы сделали множество интересных фотоснимков звездного неба — этим занималась я сама как фотооператор астроплана «Венера-1».
Но у нас есть один враг, с которым на Земле не приходится встречаться, — по крайней мере так вплотную, как приходится нам. Это — космическое излучение, пронизывающее почти все на своем пути. Оно идет откуда-то из глубин Вселенной. Вадим Сергеевич установил, что главный поток космического излучения идет со стороны крабовидной туманности Тельца, но он не уверен, нет ли и других направлений. Этот поток все время усиливается и сейчас начинает причинять нам неприятности.
Вадим Сергеевич проводит свои исследования с самого начала путешествия. Николай Петрович говорит, что эти исследования — самая важная задача Сокола на первом этапе пути корабля, так как экспедиция должна выяснить природу и происхождение загадочных космических лучей. Сначала излучение день изо дня усиливалось, становилось все активнее. А несколько дней назад оно, по словам Вадима Сергеевича, достигло максимума.
— Образно выражаясь, мы летим среди неослабевающего ливня, потока космического излучения, — сказал Сокол. — Никогда не думал, что оно может достигнуть такой интенсивности!
Ван Лун шутливо отозвался:
— Сожалею, нет зонтика от такого дождя. Может, надо изобретать?..
Он иногда очень смешно говорит, профессор Ван Лун. И по-русски и не совсем по-русски. И шутит с таким серьезным видом, что сразу не поймешь. Но мне он ужасно нравится, такой умный, всегда сдержанный и серьезный, не скажет лишнего слова. Не так, как Вадим Сергеевич, который может сгоряча наговорить всякой всячины. Вадим Сергеевич всегда очень увлекается. Понравятся ему, например, чьи- нибудь глаза — он и начнет говорить всяческие красивые слова: и какие эти глаза глубокие, и в них, мол, есть что-то загадочное, особенно под пушистыми бровями, и как они смотрят прямо в душу… Тогда его даже трудно остановить, да и не хочется, потому что каждому человеку приятно, когда о его глазах говорят разные интересные вещи. Только все это он, конечно, выдумывает: я нарочно разглядывала свои глаза в зеркале, ничего нет в них ни глубокого, ни загадочного, и ни в какую душу они не смотрят, самые обыкновенные глаза, честное слово… Впрочем, это я уже не о том.
Так вот, Ван Лун пошутил насчет зонтика, которым можно было бы прикрыться от космического излучения. Он и не подозревал тогда, конечно, что мы еще вспомним о его словах…
Прежде всего космические лучи лишили нас радиосвязи с Землей и отрезали астроплая от земных постов управления. Случилось именно то, чего опасался Николай Петрович, и теперь нам надо внимательно следить за курсом корабля и, если требуется, самим выправлять его.
Несколько дней назад радиосвязь с Землей резко ухудшилась. Четкий голос диктора Земли начал тонуть в тресках и шумах электрических разрядов. У меня было такое впечатление, будто где-то недалеко разразилась сильная гроза, мешающая нам слышать радиопередачу с Земли. Сначала это были отдельные трески и удары — как от раскатов грома. Потом в репродукторе поднялся сильный грохот, голос диктора можно было разобрать только в перерывах между волнами этого грохота. Николай Петрович попытался слушать без репродуктора, через наушники, но пришлось оставить и их. Голос диктора исчез совершенно, заглушенный громовыми разрядами. Но сквозь этот грохот нам все же удалось разобрать слова встревоженной Земли и понять, что там нас тоже перестали слышать. Только на Земле, я полагаю, дело обошлось без надоедливых разрядов, а просто сигналы астроплана стали ослабевать, затухать и исчезли совсем. Ну, да это понятно, ведь мощность нашей маленькой радиостанции не идет ни в какое сравнение с мощностью земных передатчиков.
Так или иначе, радиосвязь с Землей пропала. Хорошо еще, что продолжали исправно работать наши радиолокаторы, установленные для обнаружения встречных метеоритов. На их чувствительных зеленоватых экранах каждый, даже очень далекий еще метеорит мгновенно вызывает искривление пересекающей экран линии. И тогда сразу же автоматически начинает действовать тот или другой ракетный двигатель на крыльях астроплана. Корабль немножко поворачивает в сторону, искривление линии на экране исчезает — и астроплан снова так же автоматически ложится на прежний курс, обойдя метеорит. Нет, встречных метеоритов мы не боимся, пока работает это изумительное радиолокационное устройство, более чувствительное, чем любой телескоп, и действующее, как говорит Вадим Сергеевич, «быстрее мысли».
Нас немного защищает от космического излучения слой свинца, проложенный в оболочке корабля под супертитаном. Но оказалось, что этого слишком мало, и убедиться в этом нам пришлось очень скоро.
Впервые мы ощутили на себе влияние загадочных космических лучей на двадцать третий день путешествия. Было это так.
Мы спокойно сидели в центральной каюте после ужина и отдыхали. Ван Лун закурил свою трубку; он очень редко делает это, стараясь экономить воздух. Но две трубки в день — его норма. И мы все привыкли к тому, что после обеда и после ужина Ван Лун торжественно закуривает при помощи Вадима Сергеевича или моей. Эта процедура всегда вызывает веселые шутки. Табак Ван Луна к тому же очень приятно пахнет. Одним словом, все мы привыкли, и трубка Ван Луна никого не раздражала.
Но на этот раз, едва лишь голубоватый дымок трубки поплыл в воздухе, Вадим Сергеевич вдруг покраснел и крикнул:
— К черту вашу трубку, Ван! Надоела она мне! Не хочу!
Мы удивленно взглянули на Сокола: это было так не похоже на него… Но оказалось, что неожиданности только начинались. Можете представить себе, как изумились Николай Петрович и я, когда профессор Ван Лун, всегда такой сдержанный и вежливый, готовый, как он это умеет, мягко и тонко пошутить, вдруг поднялся из-за стола и, повернувшись к Соколу, резко проговорил:
— Думаю, вам лучше замолчать. Вы мне тоже надоели!
Лицо Сокола побагровело:
— Это что за грубости? Да я…
Но Ван Лун не дал ему кончить фразу. Он уже стоял около Вадима Сергеевича с занесенной рукой и шипел сквозь стиснутые зубы:
— Просил — лучше замолчать. Иначе снимайте очки. Они сейчас разобьются.
Еще мгновение — и Ван Лун мог ударить Вадима Сергеевича. Но этого не случилось, так как Сокол вдруг совсем неожиданно заплакал. Нельзя было понять, что случилось! Я, вытаращив глаза, уставилась на обоих. Сокол действительно плакал; плакал, как ребенок! Затем он опустил голову на руки и, всхлипывая, забормотал:
— Меня оскорбляют… угрожают… оскорбляют…
Он повторял одни и те же слова обиженным, плачущим голосом. А Ван Лун стоял около него с занесенным кулаком и злым, раздраженным лицом; на скулах у него двигались желваки. Это было прямо страшно и, главное, ничего нельзя было понять: за что они рассердились друг на друга, что произошло?..
— Николай Петрович, что это такое? — спросила я. Честное слово, я испугалась…
Лицо Николая Петровича тоже не успокоило меня, на нем было заметно сильное напряжение. Он сделал мне знак, чтобы я не вмешивалась: пусть, мол, сами угомонятся.
— У всякого человека могут быть такие моменты, когда он начинает терять контроль над собой, — тихо проговорил Николай Петрович. — Сильные переживания. Нервы… Переутомление… Мы слишком много работали последние дни. Это, мне кажется, бурная нервная реакция…
— Но их надо успокоить!
Николай Петрович не ответил мне. То, что он сказал, мне было непонятно: никогда бы раньше Николай Петрович не остался в стороне, он обязательно прекратил бы бессмысленную ссору. В это время
