навыки в службе вневедомственной охраны абсолютно неприменимые, а значит, практически ненужные, однако правилами соревнований предусмотренные. Латание этой прорехи больше всего времени и отняло.
До того мы учили собак выборке вещи исключительно на основе развития апортировочного поведения, а выборке человека – иногда еще и на злобе. То есть все делали по методическим схемам, принятым в ту пору едва ли не на каждой досаафовской дрессировочной площадке. И конечно же, закономерно получали на выходе полный комплект сопутствующих недостатков, с которыми можно мириться, лишь если собака находится в руках любителя, а не профессионала. Излишнее возбуждение, игровое или агрессивное, лишь в крайне редких случаях не приводит к регулярным ошибкам и срывам. Всякого рода бзыки, обусловливающие нестабильность выступлений у чисто спортивных собак, в любительской среде принято считать рядовым делом, исходя из принципа «не повезло сегодня – повезет завтра». А вот если милиционер не верит своей служебной собаке, если гарантия результатов ее применения подменяется лотереей, такое просто недопустимо.
К слову, забегая немного вперед. Когда Таира передавали в новые руки, мы сначала многократно показали Коле, совершенно не имевшему навыков дрессировки, работу его будущего напарника, затем заставили зазубрить, когда, как и какие команды и жесты следует использовать, а в заключение каждого инструктажа несколько раз, в вариантах, талдычили одно и то же: «Подашь такую-то команду – И НЕ ВЗДУМАЙ ЕМУ ПОМОГАТЬ!»
Эту фразу приходилось не единожды слышать многим из наших милиционеров-кинологов, кому доставались уже надежно обученные, хорошие овчарки. Спустя некоторое время милиционер, понемногу вникая в суть того, что делает собака, созревал для дальнейшей профессиональной подготовки. А главное, у него укоренялась привычка доверять собаке и не мешать ей выполнять ту часть работы, в коей она более компетентна хотя бы вследствие своего лучше развитого обоняния.
Вероятность точной выборки гораздо выше у собаки, которая неспешно, без суеты, последовательно обнюхивает ряд разложенных предметов или шеренгу людей. Спокойной и правильной манеры поиска нужного запаха легче всего добиться, взяв за основу обучения пищевое подкрепление. Чтобы дойти до этого, собственного ума мне тогда не хватило, и пришлось позаимствовать подходящую методику дрессировки у казанских кинологов из уголовного розыска, чьи собаки на выборке работали в сравнении с прочими ну просто необыкновенно красиво.
Собрали мы у своих кинологов по паре старой обуви и, закладывая в каждый ботинок по кусочку мяса, для начала добились от молодых собачек (взрослых переучивать не стали) поочередной фиксации внимания на каждом находящемся в ряду предмете. Когда последовательное обнюхивание всех по очереди вещей вошло у них в привычку, мясо стали оставлять только в том ботинке, который следовало найти. Причем вскоре мясо начали класть в носок ботинка, куда собачий язык сразу проникнуть не может. После обнаружения искомого, псинку укладывали, приучая именно к такому способу обозначения источника благоухания. А потом носители запаха раскладывали свои вещи в специально сколоченный узкий и длинный ящик, разгороженный на небольшие отделения, в каждое из которых овчарка должна была ткнуться носом, а отыскав нужную вещь, сразу же лечь напротив.
Вообще, для практической работы вредно, если собака апортирует найденный при выборке или на следу предмет. На принесенной вещи остается свежий, сильный собачий запах, и для повторной идентификации использовать ее уже далеко не всегда возможно. Кроме того, из-за последствий механического (зубами, языком) и химического (слюной) воздействия может быть существенно затруднено проведение трассологической и дактилоскопической экспертизы. В этом еще один серьезный недостаток методики обучения, которую мы использовали прежде.
У Таира с поиском запахового образца все получалось неплохо, исключая то, что он нередко ложился, свернувшись кольцом, и отворачивал морду от выбранной вещи. Иногда бывало нелегко понять, на какой из предметов он указал, особенно если предметы размещали близко друг от друга либо в ящике. Но ввиду острого цейтнота мне пришлось отказаться от мысли усовершенствовать исполнение сего навыка до безупречности (отчего впоследствии, на соревнованиях, нам всем не единожды икнулось), а поскорее перейти к выборке человека.
Здесь, как выяснилось, нас поджидали гораздо большие сложности. Продиктованы они были самой тривиальной причиной – недостаточным количеством людей. Занятие по выборке человека тем продуктивнее, чем шире возможности замены запахов. В идеале должен быть предусмотрен и такой вариант занятия, при котором для каждого пуска собаки полностью обновляется вся группа, числом не менее десяти человек. То есть от полусотни до сотни народу в своем распоряжении нам иметь очень-преочень хотелось бы. Да откуда ж его столько взять, на улице ловить, что ли? Пожалуй, лишь в армии такие вопросы разрешимы, пусть и не всегда, но в принципе. А нам не до жиру: если пять-шесть статистов одновременно задействовать оказывалось возможным, это уже, можно сказать, отмечали как праздник. Обычно-то работали с тремя-четырьмя. Тем для нас сборы и были хороши – гарантией безотказного использования широких масс в корыстных интересах.
Переход от одной разновидности выборки к другой сделали плавным. Для того впереди строя выкладывали вещи (обычно использовались тут же снятые носки: они у всех всегда при себе, к тому же, как известно, обладают сильным, а то даже и чересчур сильным запахом). Сперва подальше выкладывали, потом поближе – у самых ног. Затем, в ходе развития навыка, помощники держали свои носки в руках, сложенных на том месте, где индивидуальный запах человека наиболее выражен. На заключительном этапе обучения руки занимали ту же позицию, но теперь – в целях защиты от коварного тычка намордником в весьма уязвимую точку, а носок уже был не нужен.
Разумеется, я не упускал возможности лишний раз потренировать Таира, как только в питомнике оказывалось достаточное количество «мушкетеров» либо моих друзей. Из последних не всем такого рода использование было по душе, особенно если народ собирался просто со мной выпить и потрепаться за жизнь. И однажды из-за этого меня так лихо посадили в лужу, что с тех пор напрочь отбили охоту приневоливать хорошо относящихся ко мне людей к решению моих собственных служебных проблем.
Как-то в выходной день, после неприлично длительного и необъяснимого отсутствия, показалась на горизонте группа товарищей, осознавших свою вину и решивших наконец-то ее искупить. Точнее, утопить. В качестве виры у них с собою, понятно, имелось. Причем в достаточных количествах и широком ассортименте. И вот когда они, с сияющими глазами и просветленными лицами, охваченные единым высоким и чистым порывом долгожданного избавления от накопившихся грехов, вступили на территорию питомника, им, прежде приглашения к столу, предложено было постоять, снявши носки, пред мордою Таира. Всеобщему праведному возмущению не дал вскипеть Серега, быстро закивавший головою: «Да, да, конечно, сейчас!» – но при этом улыбался, паразит, даже для него на редкость ехидно. Я было заподозрил что-то неладное (уж больно легко Серега всех успокоил!), да обрадованный согласием сразу и выбросил сомнения из головы.
Построилась четверка в рядок, руки сомкнуты в горстки, как у призывников на медкомиссии. Молчат. Трое хитро на меня косятся, один Серега возвел невинные очи к небу. Однако губы кривит совсем уж по- змеиному. Небось, какую-то шкоду в подарок все же припас. Но в Таире я уверен. Его с панталыку не сбить ни мясом, ни запахом течной суки. Таир должен выбрать четвертого, а Серега стоит вторым. Понюхавши предложенный носок, пошел Таир вдоль шеренги. Я предельно внимательно отслеживаю ситуацию, дабы,
