Сцепив пальцы на затылке и щурясь на солнце, беспощадно сжигающее лужайки и дорожки Центрального парка, Грэнвилл Уинтроп стоял у высокого, под потолок, окна своего люкса в отеле «Плаза». Сколько раз останавливался он у этого самого окна в поисках решения, размышляя о том, как лучше отнять у кого-нибудь собственность, как выстроить стратегию очередной сделки. Сотни, тысячи? И вот Уинтроп снова здесь, за привычным занятием. Разве что на этот раз интрига не имеет отношения к бизнесу. А если и имеет, то косвенное.
Он посмотрел на роскошные, достающие до самого пола портьеры, обрамляющие окно. Держать люкс — дорогое удовольствие, но это проще, чем покупать что-нибудь на Парк-авеню. Люкс — это актив, и его надо должным образом обслуживать, чтобы в один прекрасный день продать. Он не создает ситуации, когда приходится заботиться о том, чтобы купить подешевле и продать подороже. И в этом состоит его достоинство. Это не актив. Активов-то у него полно. А люкс — это просто то, что в случае необходимости всегда под рукой. Уинтроп снимал его на год и всегда имел возможность отказаться, когда срок действия договора истечет. Но никогда этой возможностью не пользовался.
Теперь Грэнвилл не часто оставался в городе на ночь, предпочитая за сорок минут долететь на вертолете из нижней части Манхэттена до своего поместья. В последние годы Нью-Йорк нравился ему все меньше и меньше. Но для того, чтобы подумать, такое место, как это, иметь удобно.
Грэнвилл смотрел, как внизу толпы народа движутся этим воскресным днем в сторону Центрального парка; как кормят там уток, покупают у уличных торговцев хот-доги, гуляют, взявшись под руку, — в общем, делают все то, что и стоит делать в этом оазисе посреди бетонных джунглей. И ни о чем не подозревают. Буквально ни о чем. В большинстве своем, считал Уинтроп, американцы — на редкость наивный народ. Они полагают, что, если их страна — самая мощная военная держава мира, свобода им обеспечена навсегда. Они не отдают себе отчета в том, что величайшая угроза безопасности для любой группы людей или целой страны исходит изнутри. Америка в этом смысле не исключение.
Грэнвилл расцепил пальцы и повернулся к мужчине, находившемуся в гостиной. Уильям Резерфорд сидел лицом к окну в роскошном кресле, прямо, словно аршин проглотил, всем своим видом выдавая принадлежность к военной касте. Кто-то мог сомневаться в его талантах. В его способности выполнять приказы. Даже в необходимости его участия в делах. Но Уинтроп придерживался иного мнения, и только это имело значение. Уинтроп был главным.
Уинтроп опустился в кожаное кресло, стоявшее рядом с окном. Резерфорд не походил на других, следовало это признать. Раньше он служил в армии, затем работал в ЦРУ. Ничего не боится. Другие — бизнесмены, не знающие, что такое убивать. А Резерфорд знает, как выполнить любое задание, и использует ради этого все имеющиеся в его распоряжении средства, все то, чего требует задуманное и что устрашает остальных. А ведь сейчас задумано особое дело. Серьезное. Положение может сложиться худо. А если хочешь из дурного положения выйти победителем, приходится иногда держать под рукой крутых парней.
— Ну, Билл, как самочувствие нынче?
— Отлично, сэр! — бодро отчеканил Резерфорд в своей привычной военной манере.
Уинтроп улыбнулся. Под шесть футов ростом, не менее двухсот фунтов весом, собеседник его представлял собой настоящую скалу в образе человека. Волосы его были подстрижены так коротко, что казались светлыми, но черные брови выдавали их настоящий цвет.
— Очень хорошо, Билл, очень хорошо, — ласково заметил Уинтроп, словно призывая Резерфорда сбросить напряжение, хотя и знал, что это бесполезно. — Не забыли о моей маленькой просьбе? Я имею в виду пожертвование.
— Никак нет, сэр. Завтра деньги будут переведены.
— Спасибо. — Грэнвилл снял очки для чтения и положил их во внутренний карман пиджака. — И на церемонии будете?
— Конечно.
— Отлично. — Уинтроп задумчиво посмотрел на Резерфорда, обведя его взглядом с ног до головы. Казалось, он все совершает методично, любой жест, любой план, который приходится выполнять, вся жизнь до малейшей детали рассчитана, и все имеет свое предназначение. Этот человек ничего не делает по наитию. Встав на какой-то путь, он не отклоняется в сторону и идет до конца, преодолевая любые препятствия. Действия его всегда абсолютно рациональны. Это Уинтроп ценил в Резерфорде более всего. Ничто не отдается на волю случая. В дела никогда не привносится ничего личного. Все подчинено выполнению задачи. Многим следовало бы поучиться у этого человека. А ведь подумать только, кое-кто сомневался в нем. Смешно, право.
Резерфорд заговорил о другом:
— Скажите-ка, Грэнвилл, какая часть компании принадлежит нам в данный момент?
— Около семи процентов.
Резерфорд зажал ноздри пальцами и со свистом набрал в грудь воздуха.
— Но ведь из этого следует, что мы должны заключить что-то вроде договора с какой-то правительственной организацией, так? Помнится, я читал что-то в этом роде.
Уинтроп покачал головой. Ох уж этот Резерфорд с его фотографической памятью. Впрочем, все оперативники из ЦРУ, по крайней мере лучшие из них, одарены такой памятью. А Резерфорд, перед тем как поступить к ним на службу, входил в число ведущих агентов ЦРУ, работающих в Европе.
— Так оно и есть. Если какая-либо частная организация или группа родственных организаций владеет более чем пятью процентами акций государственной компании, следует заполнить форму 13-Д и представить ее в Комиссию по ценным бумагам и биржам. Цель состоит в том, чтобы руководство данной компании не забывало: на нее могут наехать.
— Судя по вашему тону, мы такую форму не заполняли.
— Нет.
— Но ведь соответствующие службы рано или поздно это обнаружат, не так ли?
— Так, уж поверьте мне на слово. Я сорок лет подобными делами занимаюсь. По меньшей мере двадцать наших дочерних предприятий покупают акции в десяти различных странах. И если исключить какую-либо внутреннюю утечку информации, обнаружить это невозможно. Между тем о происходящем
