Ребята постояли ещё немного у колодца и тоже двинулись вниз, домой. Услышав за собой скрип снега, красноармеец обернулся и пошёл медленнее, чтобы мальчишки могли его догнать.
— Где живёте, разбойники?
— Там! — Карпуха кивнул на свой дом, над которым теперь белел петух-флюгер.
— Что же это вы на самый край деревни забрались? Как на хуторе! Не страшно?
— Мы ничего не боимся! — ответил Федька.
Тропка была узкая. Красноармеец шёл впереди, ребята гуськом сзади.
— Давно здесь живёте?
— Не так давно, — сказал Федька и почувствовал, как Гриша толкнул его в спину,
Толчок был слабый, но Федьку кольнуло, как штыком. Стало жарко и страшно. Он схватил Карпуху за хлястик и обогнал его. Теперь Федька шёл вторым. Всё в нём напряглось, сжалось. А язык точно распух. Ему не хватало места во рту. Федька прикусил его зубами и решил так: прежде чем отвечать, он каждый раз будет кусать себя за язык. Слева был забор Бугасова. Отсюда виднелся и двухэтажный флигель.
— Кто это там возится? — спросил красноармеец.
Федька прикусил язык и только после этого открыл рот.
— Где?
— На крыльце.
И Федька увидел на крыльце флигеля отца. Дверь была приоткрыта. Дорохов рассматривал замочную скважину. Он собирался чинить замок.
— Что? Соседей не узнаёшь? — удивился красноармеец.
Федька прохихикал, стараясь придать голосу весёлую насмешливость.
— Это не сосед. Это наш батя!
Красноармеец остановился.
— Что же он на чужом крыльце делает?
Федька опять прикусил язык.
— Почему на чужом? Этот дом тоже наш. Только зимой в нём холодно. Дует, как в трубе. Не натопишься!
— Богато живёте! — задумчиво произнёс красноармеец.
— Ничего.
— И как же ваша фамилия, богатеи?
Пока Федька нащупывал зубами язык, Карпуха сказал:
— Егоровы.
— Три брата, значит?
Гриша замотал головой.
— Нет! Я — соседский. Я у них временно.
Красноармеец оттопырил нижнюю губу, поймал на зуб кончик уса и покусал волосинку.
«Вроде, как я! — мелькнуло в Федькиной голове. — Боится!»
— Чего стоим? Пошли, разбойники! — по-приятельски сказал красноармеец и крупно зашагал по тропе.
Подойдя к раскрытым воротам флигеля, он не очень громко окликнул отца, вынимавшего из двери замок:
— Семён Егорыч!
Степан Дорохов был из тех людей, которые, занимаясь делом, по сторонам не глазеют. Он слышал, что позвали какого-то Семёна Егоровича, но никак не связал это имя с собой. Он думал о замке, а не о том задании, которое дал Крутогоров и о котором напомнил сегодня Алтуфьев.
— Папа! Папа! Тебя!.. Слышишь? — прокричал Федька.
В его голосе было что-то такое, отчего отвёртка у отца соскочила с шурупа. Ещё не обернувшись, Степан понял: явился тот, о ком предупреждали, чьего прихода он побаивался и втайне надеялся, что встреча с ним так и не состоится. Он неохотно повернулся, хмуро ответил:
— Слышу! — и, разглядывая красноармейца, недовольно спросил: — Кого бог принёс?
Красноармеец вошёл во двор.
— Неласково гостя принимаешь, хозяин!
— Как умею.
Отец стоял на крыльце и сверху вниз смотрел на красноармейца.
— В хату хоть пригласил бы!
— Пойдём.
Отец стал спускаться с крыльца.
— А в этой не всех принимаешь? С выбором?
— Тут с осени не топлено.
Красноармеец сунул правую руку в карман и не пошёл по ступенькам, а прямо прыгнул на крыльцо. Левой рукой распахнул вторую — внутреннюю дверь и заглянул в комнату.
— Нахальный нынче гость! — произнёс отец.
Человек в красноармейской шинели не обиделся. Заглянув в комнату и удостоверившись, что в ней давно никто не живёт, явно повеселел.
— Веди, где тепло.
Мальчишки побежали вперёд, но отец заставил их вернуться.
— Выньте пока замок и — в керосин. Пусть ржавчину отъест.
Гостю это понравилось. Когда оставшиеся у крыльца ребята уже не могли его слышать, он похвалил Степана Дорохова:
— Люблю таких людей, Семён Егорович!
— Каких?
— Спокойных, хитрых, осмотрительных. Ты с виду увалень, а есть в тебе секрет с пружинкой.
— Пружинка у каждого имеется, — не оглядываясь, ответил Дорохов. — Ты вот тоже с пружинкой в кармане.
Гость рассмеялся и больше не заговаривал до самого дома.
Только мать сразу приняла красноармейца за того, кем он действительно был. О приходе гостя её предупредило карканье Купри. Выглянув в окно, она увидела мужа с незнакомцем. Сердце у ней стукнуло и зачастило. Она отошла к печке, взяла ухват и начала сгребать в кучу ещё горячие угли.
— Здравствуй, Ксения Павловна! — приветливо поздоровался гость, переступив порог.
Мать с таким оскорблённым достоинством взглянула на него, что он сам же поправился и перешёл на вы:
— Извините, ошибся! Не Павловна, а Борисовна.
Мать смягчилась, ответила:
— Здравствуйте.
— Я вас долго не задержу. — Гость поклонился не по-солдатски. — Где разрешите присесть?
Мать указала на табуретку у стола.
— Чай приготовить?
— Спасибо, ничего не надо… Семён Егорович, присаживайся!
Дорохов сел за стол напротив гостя. Тот тихонько ладонью с длинными пальцами похлопал по клеёнке и, растягивая слова, внушительно произнёс:
— А теперь… очень честно, очень подробно — всё об Александре Гавриловиче… И только без этого без тумана… Я жду!
К этому вопросу Дорохов был подготовлен. Крутогоров рассказал ему, как было на самом деле, и просил ничего не прибавлять и не убавлять. Дорохов так и пересказал гостю всю историю. Тот внимательно выслушал. Ни разу не перебил. Сидел и покачивал головой.
— Если случайность, — то весьма печальная… Ты уверен, Семён Егорович, что никому не дал знать об Александре Гавриловиче?
— Зачем?
— Причин могло быть много. Искупить вину перед большевиками…
