Ранее десять эсминцев под командованием коммодора[14] Бонте доставили туда передовой отряд горных стрелков, которым было поручено закрепиться в порту и отражать атаки противника. Предполагалось, что позднее на транспортных судах и наземным путем им будет доставлено тяжелое вооружение.
Шютце хмуро посмотрел на штурмана, прокладывавшего по карте циркулем ломаную линию курса. Риск был очень велик, и не только потому, что берег фиорда едва просматривался сквозь снежную круговерть. В любую минуту из нее мог вынырнуть вражеский корабль, и тогда субмарину уже ничто не спасет.
Шютце сел на маленькую табуретку, похожую на велосипедное сиденье, слегка пригнулся и заглянул в окуляры перископа. Сквозь низко стелющуюся, сгущавшуюся возле затейливой бахромы берега и уступов скал снежную завесу разглядеть что-либо можно было только на расстоянии 50 метров. Капитан-лейтенант завертел верньер настройки. Он очень рассчитывал на эффект неожиданности. Главное, чтобы эсминцы после высадки десанта как можно скорее покинули узкий фиорд.
По мере продвижения лодки по фарватеру видимость постепенно улучшалась. Проход просматривался теперь уже на 80-100 метров, и в редеющей белой пелене вырисовывались более четкие силуэты голых, припорошенных снегом скал. Когда субмарина дошла до середины фиорда, Шютце приказал снизить скорость.
— Опустить перископ! Начинаем всплытие!
— Слушаюсь, господин капитан! — гулким эхом отозвался от переборок ответ боцмана, сидевшего возле поста погружения и всплытия.
Лодка мерно покачивалась на пологих волнах. Шютце стоял на мостике, широко расставив ноги, и чем-то напоминал изготовившегося к прыжку хищного зверя. С угрюмого, без единого просвета неба непрерывно сыпался снег, залепляя окуляры биноклей и вынуждая сигнальщиков постоянно протирать их замшей. Прошел час, потом другой.
Внезапно лодку сильно качнуло набежавшей со стороны Нарвика волной. Все стоявшие на мостике вздрогнули, словно пораженные электрическим током.
— Один прошел, — поспешно сказал инженер-механик, нервно растирая подбородок.
Командиру порой казалось, будто он вместе с экипажем очутился в наглухо закрытом, звуконепроницаемом помещении без окон. Кромка берега опять расплылась перед глазами, сделавшись похожей на огромное тусклое, будто смазанное пятно. Шютце распорядился увеличить обороты дизеля. Лодка прошла уже больше половины фиорда. Она отлично слушалась руля и считалась одной из наиболее приспособленных к военным действиям субмарин, так как регулярно проходила испытания в условиях, максимально приближенных к боевым.
Снег падал уже не так густо, видимость заметно улучшилась, и фиорд просматривался теперь на расстоянии в 200 метров. В белесой кисее все более отчетливо, как бы материализуясь, проступали очертания каменной гряды. Внезапно над берегом взвились красные ракеты и загрохотали орудийные залпы. Это означало, что в залив под покровом шторма и непроницаемых снеговых зарядов прорвались корабли противника.
Шютце мельком взглянул на карту, убедился в точности расчетов штурмана — до Нарвика оставалось не более 12 миль — и приказал на всякий случай опуститься на перископную глубину.
Командир вплотную прижал лицо к мягкой резиновой оправе и увидел, как из-за горизонта выползли мачты. Они медленно продвигались вперед, и постепенно над водной поверхностью начали выступать высоко поднятые командно-дальномерные посты. Сперва Шютце решил, что перед ним два возвращающихся из Нарвика немецких корабля. Но когда их силуэты более четко спроектировались на фоне свинцово-серого неба, он понял, что по направлению к субмарине движутся британские эсминцы.
— Приготовиться к торпедной атаке!
Но не успела субмарина выйти на дистанцию выстрела, как в отсеках перестал нарастать шум винтов, мощными лопастями содрогавших толщу воды.
— Внимание! Мы всплываем!
Глухо зашипел сжатый воздух, заклокотала вода в опорожняемых цистернах. Над заливом взбух горб рубки, показалось узкое тело корпуса. Шютце резко повернул рукоятку кремальеры, выбрался на мостик и тут же ринулся обратно.
— Срочное погружение! Самолеты противника!
Последние слова он выкрикнул, уже захлопывая за собой крышку люка. Кто не успел добежать до своего места, замер там, где его застало прерывистое гудение ревуна. Шесть английских бомбардировщиков выскочили из-за скал и, покачав крыльями, медленно растаяли вдали. Через два часа Шютце приказал поднять перископ, оглядев водное пространство и убедившись, что вокруг никого нет, дал приказ на всплытие. Подзарядив аккумуляторные батареи и провентилировав отсеки, лодка двинулась дальше в позиционном положении. На рейде уже были видны черные туши немецких эсминцев, белели высокие надстройки многочисленных ощетинившихся мачтами торговых судов. Ближе к вечеру, когда над заливом опять заклубились тучи и закрутилась снежная крупа, два английских эсминца начали непрерывно кружить у входа в бухту.
— Плохи дела, — процедил сквозь зубы Шютце. — Из этой ловушки нашим уже не выбраться. Потом к ним подберутся звери покрупнее. А у Бонте всего десять кораблей.
На ночь субмарина опустилась на глубину в 70 метров и легла на грунт. На рассвете Шютце в очередной раз устало произнес:
— Продуть балласт… На всплытие!
Стрелка глубиномера поползла к нулю. Капитан-лейтенант постоял минуту, прикрыв глаза и расслабив мышцы, а затем первым отдраил рубочный люк.
— Вот они, господин капитан! — закричал сигнальщик.
Из под тяжелых складок облаков, ниспадавших до самой воды, медленно вылезли выстроившиеся трехрядным ордером[15] английские корабли. За десятью эсминцами сопровождения виднелись огромные надстройки линкора, над его узким носом нависала пушистая шапка белой пены.
— Приготовить лодку к бою!
Субмарина ушла вниз, потом всплыла под перископ и резко форсировала ход. В результате была выбрана почти идеальная позиция для атаки: под углом в 90° с расстояния менее 800 метров.
— Первый и второй аппараты… товсь!
— Ноль один… Ноль два… Ноль три, — отсчитывал секунды командир минно-торпедной части.
Но даже на счете «восемь» в отсеки не ворвался рокот взрыва.
Над водой снова поднялась головка перископа. Шютце нервно подергал изрядно отросшую бороду и вытер покрытый испариной лоб:
— Берем курс на линкор.
На подходе к вражескому конвою субмарина развернулась, и торпедисты спешно принялись засовывать в кормовые аппараты запасные торпеды. Когда белый светящийся крестик перископного прицела совместился с казавшимся плоским силуэтом линкора, Шютце, как клинком рубанув ладонью воздух, скомандовал:
— Пли!
В решетчатые отверстия балластных цистерн с клокочущим гулом хлынули потоки воды. Башенная рубка тут же провалилась вниз. Оба левых вертикальщика замерли, завороженно глядя на инженер- механика. Пот градом лился по их красным от напряжения лицам.
Значит, опять ничего не получилось? Шютце зло посмотрел на секундомер и до хруста сжал кулаки.
Взрыв так и не прогремел. После всплытия Шютце первым выбрался из люка и застыл на мостике, нервно барабаня пальцами по поручню. Над заливом непрерывно грохотала канонада. Стволы главного калибра линкора и эсминцев методично громыхали залпами, озаряя залив оранжево-черными вспышками. Небо медленно багровело от бушевавших в порту пожаров. Казалось, англичане поставили перед собой задачу уничтожить все стоявшие на рейде Нарвика суда.
Шютце решил на среднем ходу выйти из фиорда и в открытом море подстеречь соединение
