Юрий аккуратно расстегнул пальто и сказал ему:
— Дергай из-под подкладки.
Глебка медленно подошел к нему, улыбнулся и, приподымая полу добротного Юриного пальто, произнес:
— А ты, я смотрю, парень ничего!
— Благодарю за признание!
Юрий прищелкнул каблуками, а Глебка, мельком взглянув на Глашу, понял, что она не одобряет предложения брата. Девчонки всегда трясутся над тряпками!
— Не жалей! За пролетариатом…
Глебка не договорил и подкладку не разорвал. Вспомнил он про шапку, закинутую в кусты. Сметану вылили в шапку и засунули ее в коробку. Минут пять надрывались ребята у задней теплушки. Как только ни толкали они: и вместе, и врозь. Глебка с разбегу наскакивал на вагон. Попробовал он и такой способ: Юрий и Глаша упирались в теплушку руками, а Глебка ложился спиной на шпалы, ноги ставил на ребро колеса и толкал что было силы. А вагоны хоть бы дрогнули, хоть бы на миллиметр продвинулись вперед.
Юрий тяжело перевел дух и опустил руки.
— Не знаю, как вы, — сказал он, — а лично я, вероятно, не рожден быть лошадью.
Разъяренный Глебка выскочил из-под теплушки. Рушилась его последняя надежда.
— Из тебя и теленка не выйдет! — крикнул он Юрию.
— Ну уж, знаешь!.. — Юрий развел руками.
— Толкай! — грозно перебил его Глебка.
И Юрий послушно положил руки на железную раму.
— А ты чего? — прикрикнул Глебка на Глашу. — Тоже скажешь — не лошадь?.. Да я, если надо, в слона превращусь!.. А вы…
Глаша улыбнулась. Разговор о лошадях надоумил ее.
— Не ругайся! Я чичас!
И она снова сбежала с насыпи вниз — к телеге.
Юрий покровительственно похлопал Глебку по плечу и философски заметил:
— Человек не должен превращаться в животное! Разум сильнее мускулов!
Глебке было не до философских обобщений. Он и не взглянул на Юрия. Счастливыми благодарными глазами следил Глебка за тем, как Глаша распрягает коня.
— Веревки готовь! — крикнула девочка. — Потолще!
Минут через двадцать лошадь стояла впереди вагонов, а скрученные в жгут веревки протянулись от хомута к буферам. Глебка суетился и хлопотал больше всех, но без Глаши ни он, ни Юрий не сумели бы запрячь коня.
Настал самый ответственный момент. Командование перешло к Глаше. Мальчишки встали по бокам теплушки, уперлись в стены.
— Готовы? — спросила Глаша.
— Ага! — ответил Глебка.
— Но-о! Милай! — крикнула Глаша и хлестнула лошадь хворостиной.
Веревки натянулись. Тугими узлами проступили мускулы на груди коня. Упруго изогнув шею, он сделал короткий шажок вперед. Глебка и Юрий напряглись до хруста в суставах. Пискнула букса, и мальчишки почувствовали, как шпалы, в которые они упирались, стали уплывать из-под ног.
— Ур-ра! — хрипло крикнул Глебка.
Вагоны тронулись.
— Объявляю вам благодарность! — в полном восторге кричал Глебка. — Зачисляю вас в отряд!
Большей награды он придумать не мог…
ПОГОНЯ
Знал батька Хмель силу ленинской подписи и хотел, кроме хлеба, заполучить и документ. Но теплушки умчались под уклон, а мандата ни у кого из убитых не нашли.
Верзила вспомнил, что в отряде был мальчишка.
— Мандат у щенка! — сказал он Хмелю. — А он не иначе в вагонах уехал, сукин сын!
— Тем лучше! — ответил батька Хмель. — И хлеб возьмем, и мандат мой будет.
Бандиты вернулись к лошадям, оставленным на проселочной дороге. Батька Хмель предполагал, что теплушки с неисправной буксой далеко не уйдут: они или остановятся, или свалятся под откос. Но проверить это было трудно. По полотну железной дороги верхом не поскачешь — ноги кони поломают, а проселочная дорога шла лесом в версте от насыпи. Бандиты решили доскакать до станции Загрудино и узнать, не докатились ли до нее теплушки.
И снова конная лавина обрушилась на станцию. Хмель приказал не задерживаться. Бандиты схватили первого попавшегося под руку человека, и тот рассказал, что теплушки промчались мимо станции.
— Дьявол им помогает, что ли! — выругался Хмель.
Банда вернулась на проселочную дорогу. Батька Хмель знал тут каждую тропу и направил коня к переезду, до которого было верст девять.
Пока бандиты скакали по единственной лесной дороге, станционные связисты нашли сваленные телеграфные столбы и установили временные шесты. На Узловой заработал молчавший всю ночь телеграфный аппарат. В первую очередь из Загрудино передали депешу о налете бандитов и об убийстве паровозной бригады. Телеграфист отстукал тревожную весть о перестрелке, которую слышал на станции, о каких-то вагонах, пронесшихся ночью мимо. Депеша заканчивалась предупреждением, что банда батьки Хмеля на рысях двинулась в сторону Узловой.
На станции Узловая старшим начальником был матрос Дубок. В его распоряжении находился взвод красноармейцев с двумя станковыми пулеметами и сотней гранат. Взвод считался главным резервом штаба продовольственных отрядов.
К Узловой подходило несколько железнодорожных исток и узкоколеек, по которым стекался на станцию реквизированный у кулаков хлеб. Дубок сам занимался формированием составов и отправкой хлебных эшелонов.
В то утро он стоял на путях с флажком и, путая непривычные железнодорожные команды с морскими, кричал то сцепщику, то машинисту маневрового паровоза:
— Задний ход!
Состав пятился к ожидавшим своей очереди вагонам.
— Держи конец!.. Крепи!
Сцепщик прицеплял вагоны.
— Полный вперед!..
— Товарищ Дубо-ок! — донеслось от вокзала, и на путях показался телеграфист с ленточкой депеши.
Он подбежал растерянный и запыхавшийся.
— Загрудино сообщило!.. Бандиты!.. Хмель!
Дубок посмотрел на него и сказал с ледяным спокойствием:
— Отдышись, — тогда доложишь.
— Ведь на конях!.. Время!..
— Дубок два раза одно и то ж не повторяет! — резко произнес матрос.
Телеграфист сумел взять себя в руки и членораздельно доложил:
— Депеша из Загрудино, товарищ Дубок! Банда батьки Хмеля на конях подалась в нашу сторону! Ночью была перестрелка…
— С прохоровским продотрядом?
— Неизвестно, товарищ Дубок!.. И три вагона проследовали через Загрудино на Узловую! Шли своим
