Расчищенный тротуар кончился. Влево уходила тропа, протоптанная среди сугробов подтаявшего снега. Идти дальше или вернуться?
Глаша колебалась недолго. Подумав о брате, который попал в воровской притон, о Глебке, с нетерпением ждавшем ее на вокзале, она решительно повернула влево и побежала по тропе мимо приземистого монастырского здания с узкими, как бойницы, окнами.
Теперь уже нигде не было ни огонька, но Глаша не теряла тропу, которая темной полоской уходила все дальше и дальше.
И снова Глашу стали одолевать сомнения. Скоро и город, наверно, кончится, а мальчишек не видно и не слышно! Может быть, Глебка что-нибудь напутал? Или она сама пошла не туда, куда надо? Ведь даже дома тут какие-то нежилые, похожие на большие кирпичные сараи без окон и с железными дверями. Не вернуться ли все-таки назад?
Но впереди вдруг что-то скрипнуло, и Глаша услышала, как невидимый отсюда человек громко причмокнул губами и произнес:
— Н-но! Шевелись!
Со всех ног бросилась Глаша на голос. Ей казалось, что это далеко. Она не рассчитала и, разбежавшись, чуть не наткнулась в темноте на оглоблю.
Лошадь всхрапнула и отпрянула в сторону, выдернув сани из колеи. Испуганно ахнула женщина. Мужчина судорожно натянул вожжи, перекрестился и выругался.
— Тьфу! Нелегкая тебя по ночам носит! Лиходейка окаянная! Чего выскакиваешь, как из-под земли?
— Больно ты пужливый! — улыбнулась Глаша. — Мальчишки вам не встретились по дороге? Семь их должно быть.
Мужчина и женщина молчали. Они не просто молчали — они оцепенели. Глаша поняла: произошло что-то страшное, но что?
А вокруг будто немного посветлело. Она оглянулась.
В темноте, ни на что не опираясь, парил в воздухе багрово-красный крест. Зловещий отсвет от креста падал на деревянный забор, отгораживавший кладбище от Шлиссельбургского тракта. В одном месте верхушка забора была обломана, и над расщепленными досками торчали три черепа с горящими глазницами и оскаленными зубами.
В мертвой тишине устало фыркнула лошадь и тряхнула головой, тихо звякнув удилами. Эти мирные деревенские звуки помогли Глаше преодолеть леденящий необъяснимый ужас, который охватывает иногда и смелых людей, встретившихся с чем-нибудь на первый взгляд сверхъестественным, непонятным. Она даже хотела сказать что-то обомлевшим от страха, застывшим в санях людям. Но три черепа, мигая горящими глазницами, задвигались, стали подниматься, и над забором выросли высоченные, одетые в саваны выходцы с того света. Один из них — самый высокий — отвел ногу в сторону и легко перешагнул обломанный в этом месте, но все же довольно высокий забор.
В санях пронзительно завопила женщина. Она спрыгнула в снег и побежала. Мужчина бросился в другую сторону.
А Глаша, замерев, все смотрела на мертвецов, которые по очереди перешагнули через забор и, покачиваясь, шурша длинными, до самой земли саванами, надвигались на нее. Кровожадно горели их глаза. В огненных ртах чернели острые клыки.
Лошадь все пофыркивала и мотала головой. Позвякивали удила. И Глаша в какое-то переломное мгновенье почувствовала, что не боится этих мертвецов. «Обычные разбойники! — мелькнула мысль. — Только городские, с фокусами!» Страх не прошел, а как-то изменился, стал понятным, осмысленным. С ним можно было бороться. «Взять у меня нечего, — подумала она. — Убить не за что, а если поколотят — стерплю!»
Тут Глаша вспомнила про сани, про людей, которые везли что-то, и посмотрела назад. Ни мужчины, ни женщины поблизости не было. В санях лежали туго набитые мешки, прикрытые сеном. И Глаша догадалась, что именно эта поклажа и привлекла к себе ходячих мертвецов.
Передний — самый высокий, трехметрового роста — остановился в нескольких шагах от Глаши и захрипел, точно его душили. Два других запрыгали, деревянно постукивая ногами, до пят закрытыми саванами.
Глаша отмахнулась от них.
— Отвяжитесь! У меня ничего нет! А это, — она кивнула на сани, — не мое!
Мертвецы больше не прыгали. Самый высокий перестал хрипеть, зашатался и, чтобы сохранить равновесие, оттопырил саван и через него рукой ухватился за соседа.
— Ходули-то бросьте — упадете! — сказала Глаша. — У нас в Таракановке и повыше мальчишки делают!
Искренний звонкий смех донесся из-за кладбищенского забора.
— Ай да деваха! — воскликнул приятный женский голос. — Покажите-ка мне ее!
И этот же голос, вдруг погрубев, привычно скомандовал:
— Туши фонарь!.. Муку взять! Лошадь не трогать!
Кровавый крест за забором потух. Мертвецы, шелестя белыми балахонами, сошли с ходуль, сняли фанерные черепа, задули горевшие внутри свечи. Самый высокий, подобрав свою амуницию, взял Глашу за рукав.
— Идем! Графинька требует!
Глаша не сопротивлялась, не кричала и не пыталась убежать. Слишком много сил потратила она, чтобы не поддаться страху.
Ее довели до забора, подсадили, подтолкнули сзади, и она плюхнулась вниз.
На одной из могил, утонув в нетронутом снегу, как в мягком кресле, удобно сидела женщина, закинув ногу за ногу. Даже в темноте было видно, что она молодая и красивая. И одежда на ней — богатая, теплая: фетровые бурки, меховое пальто, гарусная косынка.
— Что же это ты такая смелая? — с шутливым укором спросила она у Глаши. — Мертвых все боятся!
— Живые бывают страшней! — ответила Глаша. — У меня отца и маму живые убили!
— Сирота? — в голосе женщины прозвучало сочувствие и какая-то заинтересованность. — Куда же ты шла ночью?
— Мальчишек искала.
— Каких?
— Беспризорных.
Из темноты вышел коренастый человек и доложил:
— Муку сгрузили. Что с лошадью делать?
— Отведите подальше и пусть бредет, куда ей вздумается, — сказала женщина.
Мужчина продолжал стоять, и тогда она спросила недовольно:
— Чего тебе еще?
— Укрылась бы, Графинька! — посоветовал он. — А ну как те очухаются и людей созовут?
— Ладно! Иди.
Женщина встала.
— Как тебя зовут?
— Глаша.
— А меня… Слышала?.. Графинь теперь нету! Я — графинька… Идем!
— Отпустили б вы меня! — взмолилась Глаша. — На что я вам?
— Не бойся — не съем! Идем! Никто тебя не обидит!
— Отпустите! Христом-богом молю!.. Что вам с меня проку!
И снова из темноты вынырнул какой-то человек.
— Графинька! Карлик пришел!
— Иду! — сказала женщина и задумалась.
Глаша поняла: сейчас решается ее судьба. Она почему-то была даже уверена, что стоит еще разок попросить со слезами в голосе, и ее отпустят. Но Глаша не попросила. Она услышала про карлика. Глебка
