никоим образом нас не касается.
— Ложь… — начал было Клизероу, но Андерсон быстро добавил:
— Суд вряд ли захочет создавать прецедент, которым могли бы воспользоваться иностранные правительства, особенно британское.
Это решило дело. Судья глянул в мою сторону:
— Вы можете не отвечать на этот вопрос, сэр. Мистер Клизероу, я должен просить вас держаться строго в рамках обсуждаемого вопроса. Продолжайте, сэр.
— Я вновь протестую, и еще более решительно, — сказал Клизероу. — Хорошо! Итак, мистер Комбер, негры, которых вы везли из Роатана в Гавану, — были ли они закованы, сэр?
— Большую часть времени нет, — сказал я, и это было правдой.
— Но они были закованы после того, как американский бриг перехватил «Бэллиол Колледж»?
— Да. — Я как мог старался избегать взгляда Спринга.
— Почему они были закованы, сэр?
— Полагаю, чтобы предотвратить их возможный побег. В это время я был под палубой.
Клизероу удивленно посмотрел на меня.
— Не было ли для этого других причин? Не продевалась ли, кроме того, сквозь их ножные кандалы смычка якорной цепи, так чтобы можно было при необходимости сбросить их за борт и утопить? — Он посмотрел в свои бумаги. — Я привожу выдержки из вашего собственного рапорта, поданного в департамент Военно-морского флота.
Поднялся Андерсон.
— Позволено ли мне будет заметить, что этот… документ, предположительно, составленный свидетелем, сам по себе не является доказательством. Нас интересует, что свидетель говорит сейчас, а не то, что он якобы написал когда-то.
Я чувствовал, как пот стекает у меня по лбу. Как же пройти по лезвию ножа? Речь идет о твоей жизни и смерти, Флэши, подумал я и, приняв как можно более ошеломленный вид, ответил, обращаясь к судье:
— Сэр, в последние несколько месяцев я много думал обо всем этом. То, что рабы были скованы, а кусок якорной цепи продет сквозь их кандалы — правда, ведь я сам позднее освободил их. Однако исключительно в интересах правосудия я вынужден добавить, что заключение рабов в кандалы было осуществлено мистером Салливаном, помощником капитана «Бэллиол Колледжа» и сопровождалось яростным столкновением между мистером Салливаном и капитаном Спрингом.
Клизероу прищурился, и я заметил за ним Бэйли, который аж присел от неожиданности.
— Вы хотите сказать, — протянул Клизероу, — что Спринг возражал против заковывания в кандалы?
— Этого я не могу утверждать, сэр. (О, Боже, как же осторожно мне приходилось подбирать слова.) Я не расслышал, о чем именно они спорили, — я глубоко вздохнул. — Но я знаю, что мистер Салливан ранее служил на невольничьих судах, и я не уверен, что у него было все в порядке с головой, сэр.
Клизероу взглянул на меня с легким недоверием.
— Но ведь это абсолютно расходится с тем, что вы написали в своем рапорте, сэр! Вот здесь, — он перевернул несколько страниц, — вы сами называли Спринга «бессердечным чудовищем», «прирожденным убийцей» и…
— Это постыдно! — закричал Андерсон. — Я уже выражал свой протест, сэр! — Он резко обернулся к Клизероу: — Эта бумага, эта гадость, которую вы держите в руке и с помощью которой пытаетесь дискредитировать моего клиента, — она подписана, сэр?
— Она не подписана, но…
— Тогда уберите ее прочь, сэр! Выбросьте ее! Это скандал, это оскорбление! Я апеллирую к судье!
— Мы выслушаем свидетеля, — мягко произнес судья, — а не то, что он, по вашим словам, мистер Клизероу, когда-то говорил. Вы не должны подсказывать свидетелю, сэр, как вам это известно.
Да, без сомнения, кто-то хорошенько позолотил руку этому служителю Фемиды.
Клизероу был в ступоре, а Бэйли, насколько я мог судить по его лицу, просто в ярости. Наконец, Клизероу обернулся ко мне, и лицо его было ужасно.
— Очень хорошо — бросил он, — тогда я изложу вам суть дела другими словами. Можете ли вы сказать, исходя из собственного опыта, что на «Бэллиол Колледже» в нарушение американских законов перевозились рабы, точнее сказать, не американские рабы и что готовилась попытка сбросить их за борт — кем бы ни был отдан такой приказ.
Я уже был готов к ответу на этот вопрос.
— Еще два часа назад, сэр, я мог бы положительно ответить на этот ваш вопрос о рабах. Однако, видите ли, в свете всего того, что мы услышали от двух предыдущих свидетелей, я сейчас по совести не могу ответить утвердительно. Различие насчет рабов американского происхождения слишком ново и слишком тонко для меня, сэр; я не могу с уверенностью сказать, были остальные рабы также американскими или нет.
Клизероу нетерпеливо заворчал:
— Были ли на борту «Бэллиол Колледжа» африканские женщины, сэр, привезенные из Африки, которые позднее были доставлены капитаном Фэйрбразером в Балтимор вместе с остальными? Женщина по имени, — он вновь взглянул в свои бумаги, — леди Каролина Лэмб, не говорившая по-английски, которую как рабыню привезли из Дагомеи? Она-то уж никак ни могла быть американкой по происхождению, кем бы ни были все остальные.
— Я прекрасно помню эту женщину, — кивнул я, — что же касается ее статуса, то я не вполне в курсе дела, поскольку ее не было среди тех, кого заковал в кандалы мистер Салливан.
(И это было правдой; как он только мог ее пропустить? Наверное, красотка в это время была в моей каюте. Впрочем, об этом упоминать не стоило.)
— Не вполне в курсе дела? — Клизероу с отвращением швырнул бумаги на стол. За его спиной я видел Бэйли, которого просто трясло от возмущения. — Не уверены? Слово чести, мистер Комбер, я нахожу это невероятным. Не для того ли вы находитесь здесь, сэр, чтобы свидетельствовать против этого человека, — он ткнул пальцем в направлении Спринга, — или нет? Черт побери, сэр, прошу прощения у вас, судья, что все это значит? Весь ваш тон, ваше поведение, путаница в показаниях — все это настолько далеко от того, что, как мы полагали, можно было от вас ожидать, что я могу только удивляться…
Его взгляд скользнул по Андерсону, но тот промолчал, и прежде, чем Клизероу смог продолжать, я собрал в кулак все свое мужество, начав первым:
— Я ответил на ваш вопрос настолько подробно, насколько мог, сэр, — сказал я, — и если проявил при этом чрезмерную щепетильность, то не думаю, что меня стоит за это упрекать.
Казалось, что Клизероу сейчас просто взорвется.
— Щепетильность, во имя всего святого! Я не просил вас проявлять щепетильность, я просто просил вас сказать правду! Для чего же вы столько времени провели на борту этого проклятого работорговца, как не для того, чтобы поставить его капитана и команду перед лицом правосудия, а? Ответьте мне, сэр!
Если тебя загнали в угол — нападай! Это — единственное оружие, которое у меня оставалось, и теперь, когда он потерял самообладание, я этим воспользовался.
— Я делал это во исполнение своего долга перед моим руководством, сэр, как вам это прекрасно известно. Я выполнил это задание, и буду продолжать исполнять свой долг и далее, как только мне это будет позволено. Если вы читали мой рапорт, то знаете, насколько неохотно я согласился участвовать в этом процессе, и только после того, как департамент вашего военно-морского флота убедил меня в необходимости этого. Я полагал — боюсь, ошибочно, — тут я собрал все силы, чтобы мой голос звучал угрожающе, — что столь простое дело может быть решено и без моего участия в процессе.
Клизероу побелел, затем покраснел, а его дыхание стало хриплым. Он просто пожирал меня глазами с отчаянной ненавистью и, когда вновь заговорил, то было видно, что едва сдерживает себя, подбирая слова с крайней осторожностью:
— Неужели, сэр? Весьма предусмотрительно и благородно, не так ли? Очень хорошо, мистер Комбер, давайте, с вашего позволения, разберемся в этом. Ваш долг перед руководством, как вы сказали, состоит в
