четыре спички. Что вы об этом думаете?
— Должно быть кто-то прикурил от зажигалки, Эр-Пэ, ответил сэр Прествик.
Мистер Пошлак остановился как громом пораженный и смерил сэра Прествика глазом, наметанным на мелочи.
— У вас что, живот болит, Прествик?
— Да собственно, знаете, Эр-Пэ…
— Если вам трудно работать, так и скажите. Всегда могу обойтись собственными силами.
— Я вполне здоров, Эр-Пэ.
— Налейте себе стакан минеральной. Возьмите печенья. Не стесняйтесь.
Сэр Прествик вскочил и устремился к стенному шкафу, рядом с которым стоял мистер Пошлак.
— Налейте и мне стаканчик, — сказал мистер Пошлак. — На чем я остановился? Ах да, на пяти окурках и четырех горелых спичках в лифте. Разошлите по всем отделам меморандум с подробным перечнем найденного и напомните всем сотрудникам, что лифтами пользуются посетители, и у них впечатление об Объединенной телестудии вполне может сложиться на базе того, что они увидят на полу.
— Что они увидят на полу. Записал, Эр-Пэ, — откликнулся сэр Прествик, тщетно пытаясь налить минеральной и одновременно сделать пометки в блокноте.
— Взовите к самым светлым сторонам их души.
— Помечу себе, Эр-Пэ.
— Всегда и везде, Прествик, надо взывать к самым светлым сторонам души сотрудников. Они у них есть, надо только иметь смелость в это поверить. Вот один из краеугольных камней здравого руководства.
— Самые светлые стороны… именно.
— Всегда обращайтесь с другими так, как хочешь, чтобы обращались с тобой, даже если это последний швейцар.
— Делай другому то, чего желал бы себе.
— Это здравые общечеловеческие отношения. Это здравый бизнес. Это здравая этика.
— Несомненно, Эр-Пэ.
Мистер Пошлак помедлил, затем пригладил шевелюру — сделал ей то, чего желал бы себе.
— Кстати, об этике, — сказал он. — Кажется, мы где-то строим новый отдел этики для какого-то теологического колледжа?
— Для научно-исследовательского института автоматики, чуть оживился сэр Прествик.
— Да, что-то в этом роде.
— Я надеялся, что мы выкроим время потолковать об этом, Эр-Пэ, ведь у меня недурная новость. Они там пригласили на открытие королеву.
— В самом деле?
— Так говорят, Эр-Пэ.
— Хорошо, Прествик, хорошо. Очень хорошо. Налейте себе еще стаканчик минеральной.
Мистер Пошлак погрузился в раздумье, примечательное широтой обзора.
— Как это они ухитрились? — спросил он.
— Не знаю, Эр-Пэ.
— Интересно, как они ухитрились. Насколько мне помнится, вам не удалось заполучить королеву на открытие студии.
— Не удалось, Эр-Пэ.
— И королеву-мать вам тоже не удалось заполучить.
— Да.
— И принцессу Александру.
— Да.
— И герцога Кентского.
— Да.
— И герцога Глостерского.
— Я заполучил герцога Бедфордского.
Мистер Пошлак вытащил перочинный ножик и машинально стал соскабливать с картины Риопелли особенно выпуклый мазок розовой краски.
— Как же они ухитрились, Прествик? Неужто у них такие связи? А, Прествик?
— Это все элита, Эр-Пэ. Академики с элитой связаны одной веревочкой. Рука руку моет.
— Элита! Опять эта гидра поднимает подлую голову, да? Вы ведь знаете, Прествик, я не прикидываюсь, будто у меня есть политические убеждения, за этой стороной присматривают мои специалисты. Но все же, мне кажется, это угрожающий симптом, если телевизионная компания, на которой зиждется головная социально-культурная система связи в стране, не может заполучить даже герцога Глостерского, а какой-то богословский колледжик, обслуживающий ничтожное меньшинство, заполучает королеву.
— Как это верно, Эр-Пэ!
Мистер Пошлак сунул ножик обратно в карман и снова пошел делать круги по кабинету.
— Но с другой стороны, — сказал он, — королева ведь приедет открывать не чей-нибудь корпус, а наш.
— И это верно, Эр-Пэ.
— Знаете, Прествик, заглядывая в будущее, я убеждаюсь, что мы вступаем в эру, когда религия забудет об антагонизме и недоверии к массовым средствам связи и обе стороны научатся сотрудничать на взаимовыгодных началах.
— Прекрасная мысль, Эр-Пэ.
— Запишите, Прествик, пригодится для речи, с которой я выступлю на той неделе в обществе содействия прогрессивному телевидению.
— Уже записал, Эр-Пэ. Она входит в тот текст, что я для вас подготовил.
— Хорошо, Прествик, хорошо. Она, безусловно, подтверждает мой взгляд на значение этики. А насчет богословского колледжика… вы говорите, Прествик, это богословский колледж?
— Исследовательский институт, Эр-Пэ.
— Так вот, исследовательский институтишка обратился к нам с просьбой о помощи. Мы не стали спрашивать какой он протестантский, католический или иудейский. Стали мы спрашивать, Прествик?
— Да нет, Эр-Пэ, потому что у нас…
— Потому что у нас это не принято. Вне зависимости от их цвета кожи, расы и вероисповедания мы оказали им посильную помощь.
— Пятьдесят тысяч фунтов, Эр-Пэ.
— Пятьдесят тысяч фунтов.
Три круга по комнате мистер Пошлак проделал в сосредоточенном молчании. От беспрерывного кручения в вертящемся кресле у сэра Прествика все плыло перед глазами и к горлу подступала тошнота.
— Пятьдесят тысяч фунтов, — повторил мистер Пошлак. Пятьдесят тысяч… эту сумму утвердило правление, так ведь, Прествик? Да? Но нас ждут дела. Какие дела нас ждут, Прествик?
— По-моему, Эр-Пэ, вы хотели утрясти вопрос о том, чтобы изъять из кабинетов всех руководящих работников плакаты «мыслим масштабно».
— Ага. Мы решили, что для такой организации, как наша, они чуть-чуть простоваты, не так ли? Одна из ваших наименее удачных находок, Прествик, хотя, как известно, я никогда не вмешиваюсь в то, как вы налаживаете культуру. Что же вам удалось состряпать взамен?
— А как бы вы отнеслись к девизу «согласуй!»?
В кабинет на цыпочках прокралась секретарша мистера Пошлака. Он опять знаком приказал ей удалиться и, углубленный в себя, встал перед Ротко — послюнил палец и потер пятно на холсте, чтобы выяснить, краска это или грязь.
— Вспомнил, что я хотел уточнить, — сказал он. — Кто у нас сейчас ставит «Обхохочешься»?
