– Трус! – взъярилась Годелинда. – Когда-нибудь ты раскаешься, что прогнал служанку, а я буду хохотать, вспоминая глупца, который у холодного камина жует сырые бобы, запивая их ключевой водой.
С этими словами она удалилась, а вскоре из хлева раздался визг поросенка.
– Она уносит сокровище дома моего, – вздохнул, Меммо и смиренно склонил голову, пока не сел на нее щегленок и с голого черепа не стал щебетать свою песню. Меммо шевельнул рукой, птичка слетела на нее, и монах поцеловал ее в красненькую головку.
3. В сорбской деревне
На пути к сорбам путники остановились ночевать. Кони стояли за крепкой оградой, Инграм и Готфрид лежали под деревом, а служитель Вольфрам, готовивший ужин на небольшом костре, принес кожаную флягу, похожую на мех.
– Пиво охлаждено в ключевой воде.
Отведайте. Готфрид с благодарностью отклонил флягу, а Инграм благодушно произнес:
– До сих пор ты был добрым спутником, не брезгай же и яствами, хотя мы и не твоей веры. Как вижу, люди во многом враждуют между собой, но все они одинаково чтят пищу и напитки.
– Не сердись, товарищ. Не привычны мне крепкие напитки и мясо животных. Но раз это приятно тебе, то я разделю твою трапезу.
Отложив в сторону свой хлеб, Готфрид поел немного мяса и отпил пиво.
– Скажи мне, если это тебе не трудно, – продолжил Инграм. – Ты из числа тех, которые считают нехорошим делом обнимать женщин?
– Да, – покраснев, ответил Готфрид.
– Клянусь мечом, странные у вас обычаи! – насмехался Инграм. – У меня две рабыни и по моему желанию они обнимают меня, но их обоих и всякую другую девушку я бы отдал за ту, за которой мы теперь едем! Человек должен наслаждаться жизнью. Мы подобны птицам, которые с веселым щебетаньем устраивают себе гнезда. Но ты похож на старого сыча, что сидит в дупле.
– И моя жизнь не без радостей, – улыбаясь ответил Готфрид. – Я рад, что еду с тобой, хоть ты и презираешь меня. Но я рад помочь тебе в добром деле.
– Какая же тебе польза, если нам удастся выкупить пленников?
– Я поступаю по заповедям Бога, всемогущего владыки небесного.
– Если твой Бог всемогущ, как ты говоришь, если он повелевает тебе освободить узников, то удивляюсь, почему он не запретит угонять пленников?
– Бог создал людей свободными, чтобы они сами устраивали свою судьбу. Но подобно тому, как ты видишь жемчужины, нанизанные на нитке, так точно великий Повелитель видит дела и мысли каждого из земнорожденнных, оценивая достоинства каждого человека: вознести ли его к будущей жизни в число любимцев своих, или же низвергнуть в царство смерти. Поэтому человеку необходимо неустанно заботиться о том, чтобы жить по заповедям Бога своего.
– Истинно! – вскричал Инграм. – Тяжкое это служение! Подобно рабам живете вы в неволе. Хвалю человека, воздающего честь богам, но во всех начинаниях своих прежде всего спрашивающего, может ли это доставить ему почесть и славу.
– Разве тебе не в честь, если жены соотечественников будут благодарны тебе за освобождение их из сорбских мельниц? А избавление невинных детей от побоев и позорной службы гнусному народу?
Инграм задумался.
– Это дети наших соседей по ту сторону гор и, быть может, иных из них я носил на руках, но для тебя они чужие. Не проходит года, чтобы во всех землях их не гнали стадами на рынок.
– Имей я золото и серебро, – вскричал Готфрид, – я освободил бы их! Будь я великим витязем – я бы всех спас.
– Я вижу, что вы, христиане, считаете друг друга соседями и друзьями.
– Мой отец приказал мне в случае удачи привести также женщин-язычниц и их детей, – ответил Готфрид.
– Тогда полонят других, – заметил Инграм.
– Мы посланы в мир для возвышения заповедей царя небесного, исполненного милосердия. Каждому из нас он уготовляет счастье и спасение как на земле, так и на небесах. И когда все последуют велениям его, тогда никто не будет продавать брата своего, как теленка или быка, но станет взирать на ближних, по сказанному: по образу и подобию Божьему создан человек и должен он прямо ходить среди зверей, с наклоненной головой несущих свое ярмо.
Несколько мгновений Инграм молчал.
– Всего золота гномов, которому, как говорят, нет числа, не хватило бы для освобождения всех узников, а между тем, ты – не воин, а хочешь принять на себя такой труд?
– Я воин, только ты не видишь этого, – ответил Готфрид. – Смиренный перед господом моим, но более сильный, чем ты думаешь. Господи, прости меня, что похваляюсь перед ним! – прибавил он.
Инграм измерил его глазами и сердце его тронулось нежностью. Он тихо промолвил:
– Много таинственных знаний – так полагал и Буббо, вожак медведей, – досталось нам в удел. Опасаюсь только, что вы можете их употребить и на пользу и во вред другим.
– Быть к каждому – ласков и никому не вредить – таков завет моего Господа, – торжественно ответил Готфрид.
– Такая заповедь подобает светлому богу, – заметил Вольфрам, до сих пор молчаливо управлявшийся с
