— Для смертных это оружие безопасно, — заметив мое недоумение, произнес де Мон. — Лучевой меч опасен только для бессмертных. Он закален в Первородном огне и может вытянуть душу из тела бессмертного.
— А из тела смертного? — спросила я.
— На смертных лучевой меч не действует, — еще раз повторил де Мон.
Ура! Теперь я твердо убеждена в том, что богиня уж точно не пострадает. Ведь, даже если мы ее найдем, она будет в теле смертного!
Я не знаю, как они это сделали. Даже слепой не принял бы Гиада де Мона за Романа Коваленко. А жрица богини Тамир приняла. И даже дала ключи от своей дачи, когда лже-Роман пожаловался на нервное истощение и сказал, что ему надо побыть в одиночестве там, где его никто не смог бы найти. Возможно, немалую роль в этом сыграл талант двуличного недоросля, который, придуряясь новым другом Романа, не оставлял де Мона практически ни на минуту. Меня просто поражало его рвение. Архип остался в лесу, но звонил каждый день, интересуясь, как идут дела. Аргус наотрез отказался возвращаться к жрице богини Тамир и жил у меня. Не знаю уж, как объяснил его отсутствие лже-Роман. Новые перья у птицы выросли еще не полностью, летать он не мог, поэтому приходилось носить его на плече. Сначала мне было тяжело, потом привыкла.
Пока выходец из Бездны и правнук лешего обрабатывали жрицу богини Тамир, я навестила Генку Филашкина, которого уже выпустили из больницы. Встречу с ним пришлось назначить за полночь, чтобы познакомить горе-предсказателя с его потусторонним компаньоном — привидением Федором. Призрак мафиози, взявшись за дело, проявил немалую изобретательность, и по городу уже поползли слухи о том, что Филашкин после пожара обрел феноменальный пророческий дар.
Я собиралась ехать на дачу вместе с де Моном и Макаром. Вещей решила взять немного — только самое необходимое. Оно еле-еле влезло в чемодан. Роясь в ящиках стола в поисках зонтика, я неожиданно наткнулась на амулет, который когда-то подарил мне Роман. Единственная память о моей первой любви. Ну, если не считать раны на сердце, конечно же.
Аргус, заметив у меня в руках серебряную цепочку с подвеской, категорично приказал мне повесить ее на шею. Да и без его указаний я не собиралась расставаться с подарком Романа. На ту же цепочку пришлось прицепить и перстень Федора. Дверь моей квартиры можно вышибить пинком, поэтому драгоценность разумнее было взять с собой. Один этот перстень стоит больше, чем все остальное мое имущество вместе взятое. Еще я прихватила на дачу пистолет, доставшийся мне по наследству от Романа Коваленко, — на тот случай, если вдруг что-то пойдет не так.
— Ты холодильник выруби, все равно у тебя там мышь с голодухи повесилась, — посоветовал Аргус, когда я перед выходом из квартиры проверяла, все ли выключено.
— Зачем? Мы ведь на даче недолго пробудем. Вернемся завтра или послезавтра.
— Я бы на твоем месте на это не очень рассчитывал, — предупредил Аргус.
— Почему?
— Да как сказать… — Пернатый нахохлился и вдруг завопил: — Все, что тебя касается, все, что меня касается, все только начинается, начинается…
— Ну, ты зверь! — оценила я силу голоса, но не успела выяснить, что же имела в виду птица.
Раздался звонок в дверь. Пришел Макар и сообщил, что пора ехать. Аргус при виде недоросля снова начал косить под глупую и бессловесную птаху, вспрыгнул на мое плечо и довольно каркнул, всем своим видом демонстрируя готовность пойти с хозяйкой в огонь и в воду.
На дачу жрицы мы приехали к вечеру. Я бродила по двухэтажному особняку и с завистью вздыхала: «Живут же люди!» В глаза бросалась вульгарная роскошь интерьеров. Впрочем, вероятно, определение «вульгарная» для роскоши придумали те, кто не мог себе ее позволить. Я вернулась в выделенную нам с Аргусом комнату, бухнулась на кровать и задумалась. Если у жрицы такая дачка, го какая же у нее квартира? Наверняка все это приобретено вовсе не на зарплату (жрица числилась директором краеведческого музея). Значит, Тамир — богиня нежадная и щедро вознаграждает тех, кто ей служит. Может, и у меня скоро будет такая же дачка, «тачка» и…
— Тьфу, ты можешь думать о чем-нибудь, кроме денег? — возмутился Аргус.
— Как здесь можно думать о чем-нибудь, кроме денег? — не поняла я. — Здесь же все о них так и кричит! Просто вопиет. Кстати, а этой жрице на пенсию не пора? Она ведь уж не молоденькая. Ушла бы на заслуженный отдых. А я бы вакансию заняла. Жрицам ведь много платят? За тыщу долларов в месяц я готова на все!
— Даже поменять веру? — насмешливо хмыкнул Аргус.
— Ну, как сказал бы один исторический персонаж, тыща долларов стоит мессы. К тому же верю я только в то, что бога нет. А любой, кто называет себя богом, — такой же человек, которому просто повезло чуть больше, чем остальным.
— Стяжательница, анархистка и атеистка, — резюмировал Аргус.
— Не отрицаю, — согласилась я. — Здоровое стяжательство — это даже хорошо, это примета нашего капиталистического времени.
— А чем здоровое стяжательство отличается от нездорового? — не понял пернатый.
— Как бы тебе объяснить… Здоровое стяжательство — это наша новая русская мечта. Вот если кто-то мечтает получить сразу миллион долларов или работу, которая его на всю жизнь обеспечит, — это нормально, это понятно. А вот если человек готов другому глотку перегрызть за сто рублей — это уже нездоровое стяжательство. В смысле, психическое заболевание.
— С кем это ты разговариваешь? — внезапно в комнату вошел Макар.
— А тебя в дверь стучаться не учили? — раздраженно прошипела я и пояснила: — Сама с собой разговариваю. Люблю, знаешь ли, поговорить с умным человеком — нас так мало осталось.
— Какая-то ты странная в последнее время, — пожал плечами недоросль. — Ладно, пошли вход в подземелье искать.
— Куда торопимся-то? Отдохнули бы здесь пару дней, потом бы и начали искать.
— Завтра сюда сама жрица приедет с дочерью. Так что все надо провернуть сегодня.
— Сейчас спущусь, — пообещала я.
Когда Макар вышел, Аргус скороговоркой произнес:
— В подвале есть полка, на которой стоит банка с огурцами. Одна. Отодвигаешь ее, за ней кирпич с двумя царапинами. На него надо нажать, тогда откроется вход в подземелье. Там лестница, ведущая к храму. Только ты не сразу на кирпич жми. Сделай вид, что случайно тайный вход обнаружила.
С этими словами пернатый привычно вспрыгнул мне на плечо и скомандовал:
— Пошли!
Я уже второй час старательно создавала видимость бурной деятельности. Принц Гиад и Макар пахали всерьез: осматривали полки в подвале, тщательно изучали каждый миллиметр пола, зачем-то даже простукивали потолок. Аргус, уставший мне подмигивать, многозначительно каркать и указывать на банку с огурцами, свернувшись клубком, спал на чемодане с каким-то тряпьем.
Около девяти часов ночи я сжалилась над своими спутниками и нажала на кирпич с двумя царапинами. Несколько минут ничего не происходило, но потом одна из стен подвала поднялась вверх, открыв лестницу.
— Вот вход в храм Тамирайны! — завопил принц де Мон и, схватив лучевой меч, ломанулся под землю.
— А то мы без него не поняли! — тихо прошептала я, подхватила спящую птицу, поправила пистолет Романа, спрятанный под широкой рубашкой, и пошла за демоном. В затылок мне дышал Макар.
Не знаю, сколько мы спускались. Может, полчаса, может, час. Сперва прыгали со ступеньки на ступеньку довольно быстро, потом движение замедлилось. Я еле переставляла ноги. Идти приходилось на ощупь почти в полной темноте. Мои спутники от большого ума не догадались захватить фонари, и наш путь освещал только лучевой меч. Честно говоря, даже от страдающего дистрофией светлячка пользы было бы больше. Чем дальше мы спускались, тем сильнее становилась жара. Периодически что-то терлось о мои ноги, и я пыталась понять, кто охраняет вход в замок: змеи или крысы? И то и другое было, на мой взгляд, неприятно.
Наконец безумный спуск кончился. Мы столпились на узенькой площадке перед дверью. Открылась она
