на суд толпы свои разногласия, взрыв был бы неизбежен. Бояре принуждены были смириться и выразить покорность самодержцу. Тот подхватил посох-и потребовал покарать виновных. Толпу на Красной площади удалось утихомирить, и она разошлась.В самый день волнений, 15 июня, семью царицы Марины выдворили из Кремля и поселили в доме опального дьяка Афанасия Власьева.
Волнения были связаны с появлением на улицах Москвы «подметных» писем, якобы исходивших от Лжедмитрия. Пан Хвалибога, дворцовый служитель Лжедмитрия, сообщил об этом следующее: «Около недели (после переворота, то есть 24 мая. — P.C.) листы прибиты были на воротах боярских дворов от Дмитрия, где давал знать, что ушел и Бог его от изменников спас... самими бы московскими людьми Шуйский был бы убит, если бы его поляки некоторые не предостерегли, которые другой революции боялись». Предостерег царя скорее всего Юрий Мнишек, успевший снискать доверие посадских людей (через него они подавали челобитные Отрепьеву).
Память подвела Хвалибога. Слуга Мнишека записал в Дневнике, что «подметные» грамоты появились в столице 21 июля: «Волнения были в крепости из-за подброшенных грамот, которые были подписаны именем Дмитрия». В Приказных канцеляриях были собраны все дьяки для сличения их почерка и почерка грамот, «но такой руки обнаружить не могли».
Междуцарствие поколебало трон. В то время, записал слуга Мнишека, бояре «большую власть имели, нежели сам царь». Беспорядки дали Шуйскому повод для того, чтобы припугнуть думу и справиться с боярским «самовольством». Было объявлено, что зачинщики мятежа замыслили передать корону Мстиславскому. Главными сообщниками его были названы Михаил Нагой и боярин Петр Шереметев.
Имена были выбраны вовсе не случайно. Удельный князь Федор Мстиславский был главой думы, а Михаил Нагой — конюшим боярином. В качестве местоблюстителя трона Нагой претендовал на особую роль в период междуцарствия.
Шуйские получили верное средство давления на Боярскую думу. В столице толковали о причастности к интриге ростовского митрополита Филарета Романова, родственника Мстиславского.
В конце концов Шуйский не стал наказывать главу Боярской думы Мстиславского, известного своей бесхарактерностью. Кары обрушились на его сторонников из польской партии.
Михаил Нагой был лишен высшего думного титула — конюшего, а Петр Шереметев предан суду. В конце мая Шереметев ездил с Филаретом в Углич за мощами Дмитрия. Власти не стали ждать возвращения Шереметева и судили его заочно. Боярин «был обвинен и изобличен свидетелями». Его велено было задержать в Угличе.
Борис Годунов предал смерти пятерых купцов, спровоцировавших беспорядки в 1586 г. При Шуйском до смертной казни дело не дошло, и царь ограничился тем, что велел арестовать пять вожаков, приведших толпу к воротам Кремля. Всех их подвергли «торговой» казни (били кнутом) посреди рыночной площади. При оглашении приговора бирючи объявили, что Мстиславский невиновен, вся же вина падает на Шереметева и пятерых его приспешников.
Волнения в столице и неудача с присягой в полках предвещали скорое падение царя-боярина. По- видимому, дума обсуждала вопрос, что следует предпринять в этом случае. В глазах высшей аристократии введение прямого боярского правления было бы лучшим выходом. Вспомнили о проекте передачи трона Симеону Бекбулатовичу.
Служилый хан доживал свои дни в Кирилло-Белозерском монастыре. Но и там царственный монах Стефан внушал тревогу Шуйским. Симеон был женат на сестре Мстиславского, и это вызывало особые подозрения. 29 мая 1606 г. пристав Федор Супонев получил приказ спешно забрать «старца Стефана» и отвезти его в Соловки.
Бояре стремились использовать междуцарствие для того, чтобы расширить свои земельные владения. Боярское правление как нельзя лучше отвечало их стремлениям. Князья вспомнили о давно утраченных удельных столицах. После избрания царя, записал в дневнике поляк Станислав Немоевский, члены думы никак не могли прийти к соглашению: «Из знатнейших каждый желал государствовать; самым последним в свою очередь хотелось быть участниками царских доходов, почему склонялись к той мысли, чтобы царство было разделено на разные княжества».
Борис Годунов пользовался полной поддержкой церковного руководства, что помогло ему занять трон. У Василия Шуйского взаимоотношения с высшим духовенством не ладились с первых дней.
Приверженец Шуйского крутицкий митрополит Пафнутий рассчитывал разделить с новым царем плоды его успеха. Но когда дума и Священный собор начали совещаться насчет избрания патриарха, партии Шуйских не удалось сделать патриархом Пафнутия. В конце концов решено было возвести на патриарший престол Филарета Романова.
Почему при выборе патриарха дума и духовенство отдали предпочтение иерарху, получившему сан митрополита из рук Лжедмитрия? Очевидно, в думе оставалось слишком много людей, всецело обязанных Отрепьеву карьерой. Они боялись за свое будущее и избегали крутых перемен. Матерью Филарета Романова была княжна Е.А. ГорбатаяШуйская. Как некогда Борис Годунов после своего избрания, так и Василий Шуйский одинаково пытались привлечь на свою сторону род Романовых. Но ни тому, ни другому это не удалось.
Следствие о волнениях в Москве дало Шуйскому повод отменить решение об избрании на патриаршество Филарета Романова. По словам современников, Филарета обвинили в том, что он был причастен к составлению «подлетных» писем о спасении «Дмитрия», «за что его (патриарха. — P.C.) и сложили». После смерти Лжедмитрия в народе немало толковали, что во главе государства должен встать один из Романовых. Об этом упоминает немецкое донесение из Нарвы от 27 мая 1606 г. Шуйский не мог не знать о притязаниях Романовых. Но санкции против Филарета он осуществил после своей коронации. Романов был одним из самых популярных деятелей своего времени.
Заточив в монастырь князя Ивана Хворостинина, бывшего кравчим у самозванца, царь пожаловал этим придворным чином князя Ивана Борисовича Черкасского, племянника Филарета. Следствие об измене привело к внезапной отставке Черкасского.
После переворота во дворце был найден тайник, в котором Лжедмитрий хранил секретные договоры с Сигизмундом III и с Мнишеком, переписку с папой римским и иезуитами. Бояре тотчас объявили об этой находке народу, хотя они и не сразу разобрались в содержании документов, требовавших перевода.
Тайник был указан Яном Бучинским, попавшим в руки заговорщиков при штурме дворца. В страхе за свою жизнь член Ближней канцелярии готов был подтвердить клевету, которую бояре давно распространяли в городе. «Дмитрий», заявил он, велел выволочь весь московский наряд (пушки) за посад, чтобы во время стрельбы поляки могли перебить всех бояр и лучших дворян. В грамоте к уездным городам список жертв был расширен: к боярам прибавлены приказные люди, гости и лучшие посадские люди.
Провинция могла поверить чему угодно, но в столице такая откровенная ложь не могла пройти. Истребив бояр, самозванец, по словам Бучинского, намеревался разорить веру и ввести «люторство и латинство» (католичество) разом. Показания Яна Бучинского оправдывали заговорщиков, убивших венчанного царя.
30 мая власти созвали народ на Красной площади. На Лобное место явились бояре, и в их присутствии дьяки зачитали грамоту с объяснением причин убийства самозванца и изложением официальной версии избрания на трон царя Василия. Примечательно, что в извещении народу Шуйский утверждал, будто принял посох Российского царства «благословением патриарха». То была полуправда.
Первоначально власти действительно предполагали провести коронацию после посвящения Филарета Романова в сан патриарха и торжественной церемонии захоронения мощей царевича Дмитрия в Архангельском соборе.
Однако царь был напуган попыткой мятежа и решил короноваться за три дня до возвращения Романова и перенесения останков царевича в столицу.
Коронационные торжества, по словам очевидцев, прошли «в присутствии более черни, чем благородных», и без особой пышности.
В соборе священнодействовал не патриарх, а новгородский митрополит Исидор, которому помогал Пафнутий. Исидор надел на царя крест святого Петра, возложил бармы и царский венец, вручил скипетр и державу. При выходе из собора царя Василия осыпали золотыми монетами.
По традиции любая коронация сопровождалась щедрыми царскими пожалованиями. Однако Василий Шуйский скупо жаловал думные чины и деньги. Дворяне были недовольны этим, и за Шуйским прочно
