— Вот что, красотка, я требую от тебя объяснений. Немедленно. Ждать я не намерен.
12
Бесс в отчаянии озиралась, надеясь на поддержку Кьюти. Но она уже знала, что он исчез. Исчез, нарочно оставив ее наедине с Кинкейдом. Взывая к своей гордости, отваге и разуму, Бесс расправила плечи, смело подняла голову, стараясь выглядеть в глазах этого рассерженного мужчины надменной и собранной.
— Во всем только моя вина, — молвила она. — То, что я сделала, непростительно. В свое оправдание могу сказать одно: я чудом выжила, чуть не утонула. Возможно, это временно повлияло на мой рассудок. Прости, Кинкейд. Понимаю, что ты чувствуешь и думаешь, но я…
— Нет, — перебил он ее, — о том, что я чувствую, ты даже представления не имеешь. Знаешь, как называется женщина, которая распаляет мужика, а затем бежит?
На его лице мелькнула гримаса брезгливого отвращения. Бесс передернуло от стыда.
— Я не распутница, — только и смогла сказать она.
— Однако ты и не девица, — оборвал ее Кинкейд. Бесс будто ушатом ледяной воды окатили.
— Почему ты так решил? — тихо спросила она.
— А почему я должен был решить иначе? — пожал плечами шотландец.
Бесс смутилась и вспыхнула так, что, казалось, она сейчас расплачется. В душе у Кинкейда шевельнулась жалость. Взгляд девушки был беззащитным, почти затравленным, как у бездомного щенка. Да, ему пришлось признать, что он почти потерял над собой контроль. Разве Бесс Беннет женщина для развлечений? О небо! Оп готов был овладеть женщиной, слишком изможденной и напуганной, чтобы управлять собой и разбираться, где благодарность, а где чувственное желание.
— Ты прав, — глухо отозвалась Бесс. — Я не девственница, но клянусь, я не по своей воле лишилась невинности. — По ее щеке покатилась слеза. — Я… меня изнасиловал человек, которому я доверяла.
— Совершенно необязательно выворачивать передо мной душу, — буркнул Кинкейд.
— Я просто пытаюсь все объяснить, — торопливо сказала она. — Я была наивная шестнадцатилетняя дурочка. И во многом виновата сама. Я не подозревала, что для меня это так страшно кончится. — Лицо ее побелело. — Это больше не повторится.
— Значит, ты никогда не любила, никогда не была с мужчиной?
Бесс покачала головой.
— То, что произошло между нами… — Она запнулась. — В общем, я солгу, если скажу, что это не доставило мне удовольствия.
Кинкейд молчал. Гордая англичанка нашла в себе силы признаться. Да, в самообладании ей не откажешь.
— Тогда почему ты вырвалась от меня? — наконец спросил Кинкейд. — Какой же смысл запирать ворота, после того как…
— Я женщина. Я в одиночку несу ответственность за огромную плантацию, — сказала Бесс, понемногу обретая уверенность в себе. — Я не собираюсь поступаться своей независимостью и быть игрушкой в руках мужа. Он может унижать меня, продавать мои земли, выгонять старых слуг, проматывать мое состояние за карточным столом, бить меня, он может даже разлучить меня с моими же детьми, если они будут. По его прихоти меня можно упрятать в сумасшедший дом, можно отправить в чужие края на верную гибель.
— Но для женщины неестественно остаться без семьи.
— Нет. Для меня неестественно поступиться своим образованием и умением вести дела ради сомнительных супружеских радостей.
— Ты ведь не будешь отрицать, что у тебя, как у всякой нормальной женщины, есть потребность в мужчине?
Бесс закусила губу.
— Отвечай! — потребовал Кинкейд.
— Да, есть, — коротко бросила она.
Звук ее низкого, с хрипотцой голоса как кинжалом полоснул его чувства. В висках застучала кровь.
— Ты рождена для любви, — медленно произнес он, ощущая возбуждающую тяжесть в чреслах. — Я не встречал еще такой пылкой женщины.
Неожиданно для него Бесс вся подобралась, исчезли мягкость, беззащитность, которые так шли ей.
— Я никогда не выйду замуж, — отчеканила она. — Никогда. Если отец желает иметь наследников, он может заводить собственных детей.
— Может — если он жив.
— Он жив. Я знаю.
— Знать и хотеть — не всегда одно и то же, Бесс.
— Мой отец жив, — повторила она, — и он вернется домой.
— Он, может, и вернется, а вот мы вряд ли, если не позаботимся сейчас о пресной воде и еде. — Кинкейд глянул на запад, где опять собирались тучи. — И если я не ошибаюсь, скоро начнется дождь.
— Меня так мучает жажда, что я маринад готова пить. — Бесс оглядела пустынный берег. — Наверное, никаких грузов с нашего судна здесь не найти.
— А вот и ошибаешься. Я наткнулся на бочонок с твоей переметной сумкой.
— А я сохранила вот это, — улыбнулась она, похлопывая себя по потайному карману, где были зашиты деньги и драгоценности. — Не удивительно, что я еле-еле держалась на воде. С такой-то тяжестью…
— Этот островок гол, лыс и пуст. Смотри, здесь не деревья, а сухие коряги, — сказал шотландец. — Но если мы пересечем узкий пролив, то выберемся на более щедрую землю.
— Еще один остров? Или Большая земля?
— Не знаю, — пожал плечами Кинкейд, — но деревья там высокие и зеленые, насколько я вижу. Нам надо будет позаботиться и о крыше над головой. Шалаш, большое дупло — все равно.
— Как, снова вплавь? — насторожилась девушка.
— Не знаю, глубоко ли здесь, но в любом случае ты можешь держаться за деревянный бочонок, — сказал Кинкейд и добавил с усмешкой: — Потом, в такой спокойной воде я уж точно не дам тебе утонуть.
— Готова поспорить, что плаваю лучше тебя, — резко ответила Бесс. — Просто ночью меня тянул на дно груз — монеты и мои побрякушки.
— Да я и не думал задеть тебя. Ты самостоятельно выбралась из такой передряги! Три здоровых мужика не выдержали, утонули, но не ты.
— Ты думаешь, они все погибли? — ахнула девушка. — Скорее всего, так. Если только не оказались на другом клочке суши вроде нашего. Ладно, я пойду за бочонком, а потом поищем, где проще перебраться.
Кинкейд внимательно вглядывался в прибрежные воды, надеясь найти еще что-нибудь из остатков корабельного груза. Им и так повезло, что море выбросило этот бочонок. Теперь у них снова есть и оружие, и порох, и кремень, чтобы развести огонь.
Узкую полосу моря, разделявшую два островка, они преодолели без приключений. Еще через пару часов Кинкейд обнаружил зеленую низину. Осталось только докопаться до воды. В конце концов колодец был готов, и они утолили жажду. Вода была мутноватой, но все-таки пресной. Жаловаться не пришлось.
К вечеру они развели костер. На отмели Бесс поймала дюжины две съедобных моллюсков. Ни диких плодов, ни ягод не было еще и в помине, так что им предстоял обед только из одного блюда. Кинкейд тем временем занимался сооружением хижины из сучьев и тростника. Вместо крыши он набросил выловленный из воды парус от разбитого шлюпа. К моменту, когда начали падать первые капли дождя, путники уже сидели в сухом укрытии, где искрился импровизированный очаг, и поедали душистые мидии.
Хижина была достаточно просторной, чтобы вытянуться на «постелях» из сухой морской травы, но низкой, чтобы стоять в полный рост.
Бесс заметно нервничала в такой тесноте, избегая прикасаться к Кинкейду. Учитывая, что она позволяла ему утром, это было даже забавно.
— Бояться тебе нечего, — успокоил ее шотландец. — Я не кусаюсь.
