лозунг: «Врозь идти — вместе бить!» И в гражданскую войну, как известно, большевики заключали временные союзы и с махновцами, и с эсерами, и даже с националистами, типа Амангельды Иманова. А во Второй мировой войне не погнушались заключить договор о дружбе и границах с Германией. Что бы там сейчас ни говорили, а немцы, скорее всего, взяли бы Москву, если б начинали наступление не от Бреста и Львова, а от Негорелого и Шепетовки!
— Согласен, — кивнул Чугаев. — Но тогда вопрос в том, кого бить? Если у вас есть враги-конкуренты, против которых вы хотите обратить в качестве оружия собранную мной информацию, то для меня врагом является вся система, построенная после 1991 года…
— Система, уважаемый Олег Сергеевич, построена людьми и из людей. Если я с помощью вашего «оружия» уничтожу или обанкрочу пару десятков людей, которые являются элементами системы, то нанесу ей сильный удар. С этим вы согласитесь, надеюсь?
— Нет. Это будет удар по конкурентам, не более того. И система только укрепится, если из нее выпадут гнилые элементы. Тем более что деньги тех, кого вы уничтожите, рано или поздно придут к вам. Вместо трех-четырех деревянных подпорок появится одна бетонная.
— Между прочим, инженер-строитель с вами поспорил бы. Опора на четыре точки все-таки лучше поддерживает равновесие.
— Не специалист, не знаю… — устало сказал Чугаев. — Но относительно сотрудничества моя позиция остается прежней. По-моему, вам не стоит тратить время на уговоры. Применяйте ваши методики, забирайте архив, если найдете, попробуйте найти моих товарищей и уговорить их.
— Ну, — сказал Баринов жестко, — если дойдет до этого, то ваши товарищи мне будут не нужны. Если я. заполучу архив так, как вы мне сейчас предлагаете, то просто уничтожу их, чтоб не путались под ногами. И вы станете главным виновником их гибели. Кроме того, кого-то из них я отпущу или вовсе не трону, но зато дам знать, что именно вы всех их предали.
— Неприятно, наверно… — пробормотал Чугаев.
Он явно заколебался, и Баринов нанес нокаутирующий удар:
— Надеюсь, теперь вы понимаете, товарищ капитан, что ваша идея «не поступаться принципами» все больше выглядит театром абсурда? Тайну вы все равно не сохраните, а людей — погубите. В случае же вашего добровольного согласия, уверяю вас, все ваши люди останутся в целости и сохранности. И ни одна капля их крови не упадет на вашу слишком рано поседевшую голову!
— Разрешите еще сутки подумать?
— Нет! — сурово сказал Баринов. — Или вы отдаете архив добровольно, прямо сейчас, или я выкачиваю его из вас, так сказать, «технически», но с самыми неприятными последствиями как для вас, так и для ваших товарищей!
— Хорошо… Я согласен… — с трудом произнес Чугаев.
…Примерно через полчаса Баринов уже сидел в своем кабинете, куда был срочно вызван начальник СБ ЦТМО.
— Так, Николаич, срочно организуй группу из пяти человек с металлоискателем и собакой, а также с грузовиком типа «Бычка» или «Газели» на заброшенный карьер вот в этот район. Все ориентиры в сопроводиловке. Твои люди должны найти и доставить сюда двенадцать стальных коробок с документами. Пусть работают осторожно. Там две противопехотные установлены и одна направленного действия. Вопросы?
— Вы ГВЭП включали? — поинтересовался Комаров.
— Нет. Чугаев сам все сообщил. Не мог я, Николаич, никакой спецтехники применять, к сожалению. Даже «зомби-6».
— Почему?
— Потому что кто-то индуцировал в мозг Чугаева очень хитрую программу.
Эдакая защита от несанкционированного доступа. В случае, если кто-то попытается подавить его волю — химическим способом или при помощи ГВЭП, — срабатывает нейролингвистический вирус. Память превращается в некую невообразимую кашу, из которой ничего вытащить уже нельзя, потом мозг отключается начисто — паралич дыхания, сердца — и капут.
— И кто же-это постарался, интересно?
— Догадываюсь, кто, и убежден, что это не Воронцов с «джи-кеями», соображаешь?
— Соображаю. Любимый ученик?
— «Не будем говорить кто, хотя это был Слоненок…» — ухмыльнулся Сергей Сергеевич, процитировав старый детский мультик. — Все, иди работай! К 16.00 ящики должны быть в ЦТМО.
Едва Комаров вышел из директорского кабинета, как на столе у Баринова зазвонил внутренний телефон.
— Рад слышать, Лариса Григорьевна! Что нового?
— Сергей Сергеевич! — похоже, зав. 8-м сектором еле сдерживалась, чтоб не разреветься. — Полина в коме!
— Опять жульничает? — как можно более спокойно спросил профессор.
— Не думаю! Я боюсь самого страшного… Ведь прошлой ночью она с этим вождем воевала!
— Вождь концы отдал, мне уже сообщили. А вы не паникуйте! Поддерживайте жизнедеятельность всеми силами и средствами! Я сейчас буду!
Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил вновь.
— Да, Баринов!
— Сергей Сергеевич, это Аня Петерсон. У меня все готово. Можно индуцировать программу для восемь-ноль семь.
— Спасибо. Пока подождем… — пробормотал профессор, решив не говорить Ане, что программу, возможно, уже некому будет индуцировать. Более того, не исключалось, что покамест Баринов доберется до 8-го сектора, весь мир сойдет с ума или вообще разлетится на атомы…
БОЛЬШАЯ ЗАПОДЛЯНКА
Примерно в эти минуты танкер под панамским флагом, но с российской командой на борту вспарывал носом лазоревые воды Атлантического океана, удаляясь от берегов «Мазутоленда» курсом норд-вест со скоростью 30 узлов.
В кубрике-спортзале воцарилась относительно мирная обстановка: Ваня и Валет с пулеметами на изготовку находились в готовности номер один, гвэпщики мудровали над своими аппаратами, Луза похрапывал, набирая массу после обеда, Механик с Болтом степенно, словно азиатские аксакалы, играли в нарды, а все прочие сгрудились перед видеодвойкой, на которой крутилась кассета с похождениями Тома и Джерри. Как ни странно, и Таран, и даже ребята намного старше его, типа Гребешка, Агафона, Налима, Топорика и Гуся, с удовольствием ржали над всеми немудрящими диснеевскими хохмами, рассчитанными, в лучшем случае, на первоклассников.
В каюте-люкс, где тоже отобедали, обстановка тоже выглядела спокойной.
Господа Чулков и Суконцев вели себя корректно, называли Лиду исключительно на «вы» и даже не пытались с ней флиртовать. Само собой, что Лида на это не обиделась. Ей лично оба мужика были глубоко по фигу, и соблазнять их она не собиралась. Гораздо больше ее волновало то, что у нее не было никаких сведений о папочке. После того, как пилот Семеныч приметил, что перед ним на танкер садилась Лапина «восьмуха», она предположила, что, возможно, на ней сюда перебросили тех бойцов, что оставались оборонять перевал.
Конечно, Лида понимала, что там, на этом перевале, могли погибнуть и половина, и две трети, и даже три четверти отряда. И, увы, не было никакой гарантии, что Механика защитила танковая броня. Естественно, ей не хотелось думать о плохом, и она гнала эту мысль от себя, но все-таки до конца отогнать не могла. Если б ей только сказали, что папочка жив-здоров и мирно играет в нарды всего в пятнадцати метрах от нее — если мерить вниз по прямой! — она была бы безмерно счастлива, даже если б им не разрешили увидеться до самого конца рейса. Наверно, даже если б ей просто объяснили, что через трое суток они увидятся на борту того «приличного транспорта», о котором упоминал . моряк Паша — и этого бы хватило, чтобы успокоить Лидино сердечко.
Но ей вообще ничего не говорили. И даже если б она спросила этого Пашу, кого привозил на танкер Лапа, тот вообще открестился бы: мол, не знаю никакого Лапы, на нашу площадку только «Газель»
