Припомнилось ей известное выражение: сжечь корабли! Вот она и устроила маленький пожар у себя в комнате. Взяла с окна, около которого обычно курил Гриша Климков, зажигалку и подпалила простыни и матрац в своей комнатке.
Огня от этого получилось немного, но дыма — предостаточно. Дым этот потянуло и в комнату, где спали Климковы, и через щели под металлической дверью — в коридор, к охранникам. Для верности, чтоб Климковы не задохлись сонными, Лида заорала самым истошным образом:
— Пожар! Горим! — и стала колотить к ним в дверь. Само собой, от такого концерта молодые проснулись, и Маша, в ужасе ухватившись за ребенка, тоже завопила, только более тонким и оттого более пронзительным голоском:
— Пожар! Горим!
Порядком перепугался и Гриша, который вообще-то знал португальский язык, но заорал не «фого! фого!», как полагалось, а все то же по-русски:
— Пожар! Пожар!
Впрочем, охране переводчика не потребовалось. Когда дымом пахнет — и так все ясно. А что с ними сделают, если дорогостоящие заложники сгорят или в дыму задохнутся — это ребята представляли хорошо. Залязгали засовы, один боец побежал вниз — поднимать тревогу, а второй ринулся выводить «дорогостоящих».
Наверно, с точки зрения христианской и вообще всяческой морали, нападать на человека, который бежит спасать тебя от огня и дыма, — это безобразие. Но Лида в данный момент руководствовалась не моральными, а материальными принципами — ей хотелось на волю. Потому что охранник этот собирался спасать ее не по велению сердца, а выполняя приказ. Завтра или послезавтра этот служака с тем же усердием спихнул бы ее в болото к крокодилам.
Как крокодилы кушают, Еремина полюбовалась на ферме у Ларева, где эти зубастые кандидаты на переработку в чемоданы и дамские сумочки в считанные минуты задирали здоровенных коров и буйволов до состояния «остались рожки да ножки».
Поэтому Лида, укрывшись в темноте сбоку от двери — помещение озарялось лишь костерчиком, который полыхал в маленькой комнатке, да вспышками молний, — изо всей силы долбанула «спасателя» по башке увесистым табуретом из крепкого африканского дерева, небось выточенным еще в колониальные времена.
Солдат так и лег ничком на пол, брякнув всем своим боевым снаряжением о паркет, а выскочившие из большой комнаты в холл Климковы аж охнули от ужаса. Но в следующий момент они уже просто взвизгнули, увидев, как эта оторва прыгает на спину оглушенному азеведовцу, подхватывает его левой рукой под подбородок, а правой, проворно выдернув у бойца нож, пристроенный в ножнах под «лифчиком» с магазинами, безжалостно всаживает острие под кадык… Выдернула нож — кровища так и хлынула, но Лиду от крови не тошнило, а Маша толком ничего не разглядела.
— Ты что, с ума спятила? — завопил Климков. — Знаешь, что они с нами сделают?
— Больше раза — не убьют! — озверело рявкнула Лида, сдергивая с убитого автомат и передергивая затвор, чтоб дослать патрон в патронник. И вовремя, надо сказать, доедала!
Тот солдат, что побежал было в караулку, услышал грохот от падения своего коллеги и, заподозрив неладное, помчался по коридору с фонариком в руке.
Лида поняла, что по-тихому уже точно не получится, и, не долго думая, вскинула «Калашников», целясь по фонарю. В это самое время за окнами сверканула яркая вспышка молнии, и в то же самое мгновение, как Еремина нажала на спуск, шандарахнул такой раскат грома, что в нем начисто потонула трехпатронная очередь, свалившая навзничь второго молодчика.
— Удерем! — пантерой прорычала Лида. — Чего столбом стоишь, козел? Ты мужик или пидор?! За мной! Марья, не стой хоть ты, ребенка пожалей!
И поскольку ждать, пока Климковы очухаются, ей было не с руки — ей лично никто телохранительскую ставку не платил! — Лида бегом рванула по коридору к лестнице. И — чуть не погибла. Дело в том, что азеведовец, стороживший внизу, не расслышав очереди за громом, тем не менее услышал крик Лиды и топот ее ног. Он взбежал с фонариком наверх и увидел бегущую прямо на него фурию. Секунды ему не хватило, чтоб снять оружие с предохранителя и навести на цель — Лидин автомат стрекотнул раньше. Тяжеленная туша покатилась вниз по лестнице, а Лида, не останавливаясь, ринулась дальше, понимая, что ее единственная надежда — быстрота и натиск.
Потом и вовсе на манер штатовского боевика получилось — Лида попросту свалилась в коридор, запнувшись на лестнице об убитого, и в это время ответная очередь, выпущенная из двери караулки — тот, кто стрелял, выставил только автомат, а не голову — располосовала воздух у нее над головой, пощербатив штукатурку и перила. Лида откатилась за выступ стены и дала длинную очередь туда, где только что мерцали вспышки. Ей опять ответили, на сей раз точнее, и, хотя не попали, у Ереминой появились серьезные сомнения в успехе своей авантюры. Она поняла, что третьей очередью ее наверняка достанут, и в отчаянии еще раз наугад послала пули в сторону двери караулки. А она-то, дура, надеялась ее ножкой стула запереть! Что, если сейчас на нее барбосов спустят? Да она от одного их лая умрет.
На сей раз, однако, одна или несколько пуль влетели в дверь.
Неизвестно, задели ли они кого-то из солдат или нет, но зато угодили в канистру с керосином для фонаря «летучая мышь», которые здесь держали на всякий чубайсовский случай. То есть на тот, когда электричество отрубают. А может, и сам уже зажженный фонарь разбили — это Лида могла только прикидывать. Короче, там внутри караулки что-то загорелось, запахло паленой шерстью и жалобно заскулили собаки. Дверной проем хорошо высветился, и Лида стеганула еще раз по силуэтам, которые показались на фоне огня. Эти пули уж точно не пропали даром.
Силуэты попадали мешками, а прочие, видать, шарахнулись от проема и торопливо затаптывали огонь.
Но тут сзади, от лестницы, резко хлопнуло. Фыр-ш! — что-то пролетело над Лидиной головой, а затем там, внутри караульной комнаты, грохнул довольно сильный взрыв. Дикие вопли солдат и скулеж собак для всякого нормального уха были невыносимы, но Лида их слушала как поэму — с восторгом. Она уже поняла, что Гриша Климков решил быть мужчиной, а не пидором, подобрал автомат второго охранника, у которого был подствольник — и попользовался чужим добром.
Но Гриша еще круче поступил. Он, покуда Лида вела боевые действия «на передовой», капитально прибарахлился и раздобыл целый патронташ из подствольных и две сумки с ручными гранатами. Пустив следом за первой еще одну подствольную, он стремительно сбежал вниз и забросил в караулку «Ф-1». После этого там вряд ли осталось, кому отвечать.
— Туда, к «уазику»! — Лида выскочила во двор, где хлестал ливень, и поняла, что самое трудное, возможно, еще впереди. Вокруг была сплошная темень, дождь и ветер едва ли с ног не сшибали. Если бы не пожар, разгоравшийся на фазенде, то и в двух шагах ни черта не различишь. В том числе и «уазик». Однако тот же пожар не мог остаться незамеченным со стороны военного лагеря. И у ворот, где лежали мешки с песком, поднялась какая-то возня. Правда, оттуда пока не стреляли, потому как не могли ничего толком разглядеть.
«Уазик», на Лидино счастье, стоял незапертым и с ключами в щитке. Более того, солдаты, убегая в дом, даже пулемет с треногой бросили на заднем сиденье и две коробки с лентами на 250 патронов каждая. Мотор тоже нормально завелся, и Лида сдала назад, к крыльцу. Первой из дома выскочила Маша с младенцем в левой руке и с какой-то корзинкой в правой, а следом Гриша в «лифчике» с патронными магазинами и тремя кассетами гранат к подствольнику поверх бизнесменской рубашки и галстука, с автоматом на изготовку.
Маша с ребенком — как ни странно, Женька не орал, а только удивленно глазками лупал и пустышкой чмокал! — залезли на заднее сиденье, пристроив корзинку на патронные коробки, а Гриша — на переднее. Он поспешно заряжал в подствольник новую гранату.
— Скорее! — молила Маша, прижимая к себе маленького.
— На пол ложись! — прорычала Лида. — Сейчас стрельба будет!
Дождь хлестал так, что никакие «дворники» не успевали смахивать всю воду с лобового стекла, и Лида видела перед собой нечто зыбкое и расплывчатое, но все равно покатила вперед наобум — ничего другого не оставалось.
