которых почитают притеснителями всего государства». Имя юродивого, упомянутого послом, известно из русских источников. Это был Ивашка, по прозвищу Большой Колпак. Он ходил почти ничем не прикрытый, а когда видел на паперти или на площади правителя Бориса, начинал бормотать и выкрикивать: «Умная голова, разбирай божьи дела! Бог долго ждет, да больно бьет!»
В дни переговоров с константинопольским патриархом вся Москва была взбудоражена слухами о чудесах, происходивших у могилы Василия Блаженного. Этот «дивный нагоходец» был едва ли не самым знаменитым русским юродивым. Он умер еще при жизни царя Ивана. С начала августа 1588 года неизлечимые больные, страдавшие различными недугами, получали от Блаженного исцеление. Сам царь Федор заинтересовался новым чудотворцем и велел сделать над его гробом серебряную с позолотой раку, украшенную «камением з жемчюги».
Годунов всеми силами старался привлечь на свою сторону духовенство. Задуманная им реорганизация высшей церковной иерархии была мерой прежде всего политической. Правитель Борис Годунов не без основания рассчитывал на то, что патриарший сан укрепит авторитет его ставленника Иова, а раздача новых митрополичьих и архиепископских должностей поможет ему достичь согласия с высшими иерархами. Годунов готов был заплатить любую цену, чтобы добиться успеха в переговорах с греками. Учреждение патриаршества стало для него вопросом личного престижа.
Сколь бы тяжким ни казалось московское гостеприимство, константинопольский патриарх по-своему ценил его. Прошло шестнадцать лет с тех пор, как он впервые занял пост главы православной церкви. Турки дважды сгоняли его с престола. Четыре года Иеремия провел в изгнании. Из последней ссылки он вернулся незадолго до отъезда в Москву. Испытав превратности судьбы, столкнувшись с предательством епископов, произволом иноверцев-завоевателей, изгнанный из собственной резиденции и ограбленный, престарелый патриарх не прочь был сменить Константинополь на Москву, тем более что, несмотря на внешние ограничения, греки жили в православной столице в полном довольстве и покое.
Однажды патриарх, беседуя с ближайшими советниками, заявил, что не хочет учреждать в Москве патриаршество, «а если бы и хотел, то сам остаться (здесь. —
Принимая решение перенести свою кафедру в Москву, патриарх руководствовался не только соображениями личного благополучия, но и более существенными политическими целями. Византийская церковь не оставляла надежд на избавление своего народа от турецкого ига. Знаменитый Максим Грек связывал грядущее освобождение родины с борьбой России против Турции. В письмах к Василию III он выражал надежду на то, что православная Русь поможет возрождению «нового Рима» — Византийского царства и «от отеческих твоих престол наследника покажет и свободы свет тобою да подаст нам, бедным». Подобно Максиму, патриарх Иеремия также рассчитывал на помощь Москвы в деле освобождения Греции от турок. Но он и его спутники избегали огласки переговоров, связанных с внешнеполитическими целями, боясь мести со стороны турок.
Одновременно с Иеремией в Москву прибыл английский посол Джильс Флетчер. Ему стоило большого труда разузнать о секретных переговорах Иеремии. Записки Флетчера подтверждают, что Иеремия сам предложил царю перенести патриарший престол из Константинополя в Москву. Грек подкрепил свое решение следующими доводами: во-первых, престол патриарший находится под властью турок — врагов веры, почему и следует перенести его в какое-нибудь другое государство, исповедующее христианскую веру; во-вторых, русская церковь остается единственной законной дщерью церкви греческой, следуя одному с ней учению и одинаковым обрядам, между тем как прочие единоверцы подчинились туркам и отступились от истинной религии. В определенной мере решение патриарха было связано с надеждами на создание в Европе мощной антитурецкой лиги, способной освободить Византию от ига. По словам Флетчера, Иеремия приехал в Россию, чтобы способствовать заключению союза между царем и испанскими Габсбургами, которые могли оказать наибольшую помощь в борьбе с турками. К участию в лиге предполагалось привлечь также австрийских Габсбургов. Слухи об объединении католических сил не на шутку пугали английского посла, и он, по всей видимости, преувеличивал возможности такой коалиции. Накануне похода непобедимой Армады к берегам протестантской Англии ее дипломатам повсюду чудились интриги и козни папской курии. По утверждению Флетчера, Иеремия якобы готов был подчиниться папе римскому, а в дальнейшем подчинить его власти также и русскую церковь. Подозрения такого рода были конечно же неосновательны. Греческие патриоты не теряли надежды на то, что с помощью антитурецкой лиги им удастся освободить Византию от иноземных поработителей. Лига, включавшая Испанию, Австрию, Московию, Иран и Грузию, должна была организовать одновременное нападение на Османскую империю, с тем чтобы изгнать турок из Константинополя. Перенесение престола в Москву, вероятно, казалось Иеремии средством к тому, чтобы приблизить эту отдаленную цель.
Как только московским властям стало известно о намерениях патриарха, они пустили в ход дипломатическую уловку. Через приставов и других малозначительных лиц Иеремии постарались внушить уверенность в том, что в Москве его ждет блестящее будущее. «Владыко, — заявляли московиты, — если бы ты захотел и остался здесь, мы бы имели тебя своим патриархом». Но, заключает свой рассказ Дорофей, подобные заявления исходили не от царя и бояр, а лишь от приставов, стороживших патриарха. Иеремия попал в расставленную ему ловушку, и, не ожидая официального приглашения, объявил приставам: «Остаюсь!» Тайная дипломатия увенчалась успехом, с этого момента переговоры получили официальный характер и стали фиксироваться в документах Посольского приказа. Перед Боярской думой была зачитана «царская речь», из которой следовало, что Федор давно замыслил иметь в своем государстве патриарха, того, кого бог благоволит: «Будет похочет быть в нашем государстве цареградский патриарх Иеремия, и ему быти патриархом в начальном месте в Володимире, а на Москве бы митрополиту по-прежнему; а не похочет… быти в Володимире, ино б на Москве учинити патриарха из московского собору».
Инициатором обсуждения вопроса о патриархе в думе был, разумеется, не царь Федор, а правитель Годунов. Смысл его выступления был предельно ясен. Россия не желала вновь видеть грека во главе русской церкви. Борис не собирался жертвовать своим ставленником Иовом даже ради учреждения патриаршества в России. Просьбу патриарха правитель соглашался выполнить лишь на условиях заведомо для того неприемлемых. Греку дозволялось основать свою резиденцию в захолустном Владимире, с тем чтобы фактическим главой русской церкви в Москве оставался митрополит Иов. По решению Боярской думы Борис Годунов отправился на подворье к патриарху. Различные источники, несмотря на содержащиеся в них противоречия позволяют во всех деталях проследить за последующими переговорами.
Архиепископ Арсений описал посещение Бориса как очевидец. У великого боярина, замечает Арсений, был смущенный вид, когда он «не без страха, но почтительно и в порядке» приступил к изложению дела. Борис повел дело так ловко, что патриарх решился исполнить волю царя. Но ему воспрепятствовали его советники — митрополит Дорофей, патриарший племянник Дмитрий и двое других греков. Они обратили внимание Иеремии на то, что русские предлагают ему основать свою резиденцию в захолустном Владимире, а не в Москве. «А Владимир хуже Кукуза!» — говорил патриарху Дорофей, самый рьяный из противников московитов. Армянский городок Кукуз был местом заточения Иоанна Златоуста. Во Владимире, внушали патриарху, он будет в худшей ссылке.
По русским источникам, Иеремия заявил Борису, что согласен основать свою резиденцию только в Москве, «занеже патриархи бывают при государе всегда; а то что за патриаршество, что жити не при государе, тому статца никак невозможно». Выслушав окончательное мнение Иеремии, Борис стал настаивать на том, чтобы в московские патриархи был поставлен кто-нибудь из русских. Но патриарх отклонил и эту просьбу, сославшись на то, что он волен распоряжаться только своей кафедрой. «Не будет законно, — сказал он, — поставить другого, если мне самому не быть на двух кафедрах». По словам очевидцев, правитель покинул патриаршее подворье чрезвычайно опечаленным. Дипломатическая игра была проиграна. Тогда на греков решили воздействовать иными способами. Годунов на время покинул сцену. «Черную работу» взялись выполнять братья Андрей и Василий Щелкаловы. Дьяки попытались купить согласие патриарха щедрыми посулами. Они обещали ему дорогие подарки, богатое содержание, города и области в управление. В то же время патриарху дали понять, что его не отпустят из Москвы, пока он не уступит. Под конец с греками заговорили языком диктата. Когда митрополит Дорофей отказался подписать
