Она выпрямилась, начиная ощетиниваться.
— Знаю, крошка, — сказал я, улыбнувшись ей. — Я просто перепроверяю, по привычке. Не обращай внимания.
— Мы с Имельдой решили, что вы хотите сбежать вдвоем. Ужасно романтично… Ну, подростки, сам понимаешь… Только я никому не говорила, даже потом. Мы были на вашей стороне, Фрэнсис, желали вам счастья.
На долю секунды мне показалось, что в соседней комнате по-прежнему щебечут три неугомонные подружки, сверкающие бирюзовыми тенями, полные жизни и радостного ожидания.
— Спасибо, милая, — сказал я. — Я очень тебе благодарен.
— Понятия не имею, почему она передумала. Я бы сказала тебе. Вы оба были созданы друг для друга; я и не сомневалась… — Мэнди осеклась.
— Да, — сказал я. — И я тоже.
— Господи, Фрэнсис… — Она все еще держала школьную блузку, и в голосе слышалась непреодолимая грусть. — Господи, как же давно это было!
Улица затихла. Сверху слышалось монотонное бормотание — одна из девочек объясняла что-то другой. Порыв ветра сыпанул мелким дождиком по окнам.
— Давно, — сказал я. — Даже не знаю, как такое получилось.
Я ничего не рассказал Мэнди — пусть лучше ма насладится от души. В дверях мы обнялись на прощание, я поцеловал ее в щеку и пообещал скоро перезвонить. От Мэнди пахло сладким, успокаивающим запахом детства: мылом «Пирс», печеньем и дешевыми духами.
5
Кевин прилип к перилам нашего крыльца, обиженно надувшись, словно в детстве, когда мы его, совсем еще мальца, не брали с собой; он с впечатляющей скоростью набирал текст в мобильнике.
— Подружка? — кивнул я на телефон.
Кевин пожал плечами:
— Ну, вроде того. Не то чтобы… Я еще не определился.
— Значит, у тебя их несколько на подхвате? Ах, Кевин, грязный пес!
Он улыбнулся:
— И что? Они все в курсе. Они и сами еще не определились; мы просто развлекаемся. Ничего дурного тут нет.
— Ровным счетом ничего, — согласился я. — Только я-то полагал, что ты ради меня сражаешься с ма, а не играешь шаловливыми пальчиками с очередной подружкой. Что случилось?
— Я сражаюсь отсюда. Ма мне уже мозги вынесла. Если бы она пошла через дорогу к Дейли, я бы ее перехватил.
— Я не хочу, чтобы она раззвонила все по миру и окрестностям.
— Она никому не будет трезвонить, пока не доберется до миссис Дейли и не вытянет все подробности. Сейчас она посуду моет и убирается. Я пытался помочь, и она устроила скандал, потому что я положил вилку в сушку не тем концом, кто-нибудь упадет и глаз себе выколет… Короче, я свалил. Ты где был? Говорил с Мэнди Брофи?
— Вот допустим, тебе нужно добраться из номера третьего до верхнего конца улицы, — сказал я, — но из парадной двери ты выйти не можешь. Что будешь делать?
— Задняя дверь, — не раздумывая ответил Кевин и вернулся к мобильнику. — Через стены по садам. Тысячи раз так делал.
— Я тоже… — Я провел пальцем через строй домов — от номера третьего до пятнадцатого в верхнем конце. — Шесть садов.
Считая сад Дейли — семь. И Рози, возможно, все еще ждет меня в одном из них.
— Погоди. — Кевин поднял глаза от кнопок. — Ты имеешь в виду сейчас или тогда?
— А какая разница?
— Чертов пес Хэлли, вот какая разница. Помнишь Рэмбо? Он мне однажды чуть задницу не откусил.
— Господи, я и забыл про засранца! Я ему однажды пинка дал.
Рэмбо, помесь терьера с дворнягой, весил всего фунтов пять — вместе с ошейником. Кличка вызвала у него комплекс Наполеона и непомерные территориальные притязания.
— Сейчас, когда в пятом идиотины с телепузиками, я бы пошел, как ты показал. — Кевин повторил за мной воображаемый маршрут. — А тогда, зная, что Рэмбо поджидает случая оторвать мне кусок задницы… He-а, я пошел бы так.
Я следил за его пальцем: мимо номера первого, вдоль высокой стены в нижнем конце Фейтфул- плейс, обратно по садам четной стороны — и через стену номера шестнадцатого к фонарному столбу.
— А почему бы не перебраться через стену в нижнем конце и не пройти по улице? — спросил я. — Зачем скакать по дворам на нашей стороне?
Кевин улыбнулся.
— Ты чего, вообще, такой фигни не знаешь?! Никогда не бросал камешки Рози в окошко?
— Там мистер Дейли сидел в соседней комнате, а мне мои яйца не надоели.
— Лет в шестнадцать мы с Линдой Дуайер гуляли — помнишь Дуайеров, в номере первом? Встречались по вечерам, у нее во дворе, чтобы я не распускал особо руки. Эта стена… — он показал в нижний конец улицы, — с той стороны совсем гладкая. Ни единого выступа. Перелезть можно только на углах — если упираться во вторую стену. Ну а потом уже дворами.
— Ты просто кладезь знаний, — сказал я. — Удалось хоть разок забраться к Линде Дуайер в лифчик?
Кевин со вздохом принялся объяснять сложные взаимоотношения Линды с «Легионом Марии», но я думал о своем. Никак не вырисовывался случайный псих-убийца или сексуальный маньяк, болтающийся субботним вечером по задним дворам в отчаянной надежде, что жертва пройдет мимо. Тот, кто набросился на Рози, знал, что она придет, и у него был план — хотя бы в общих чертах.
За тупиковой стеной проходила Коппер-лейн, похожая на Фейтфул-плейс, только побольше и оживленнее. Если бы я хотел организовать на пути, указанном Кевином, свидание, или засаду, или что душе угодно, особенно если таковое мероприятие включало в себя потасовку и последующее избавление от трупа, я использовал бы номер шестнадцать.
Вспомнились звуки, услышанные во время долгого ожидания под фонарным столбом: приглушенные стоны, возня, размеренное уханье. Влюбленный юнец — это сплошные гормоны и розовые очки: тогда я видел любовь повсюду. Мне казалось, что наше с Рози взаимное влечение разлито в воздухе, словно мерцающее зелье; в такую манящую ночь оно кружило по Либертис и переносило в сказку любого, кто вдохнет его: усталые трудяги с фабрики тянулись друг к другу во сне, подростки на углу внезапно впивались поцелуем друг в друга, словно в последний раз, старики и старухи, выплюнув вставные челюсти, срывали друг с друга фланелевые ночнушки. Заслышав звуки в ночи, я ни на секунду не усомнился, что парочка занимается делом. Похоже, ошибочка вышла.
Мне чуть башку не снесло: Рози все-таки шла ко мне. Если так, то записка означает, что Рози направилась к номеру шестнадцатому тем маршрутом, который показал Кевин. Чемоданчик означает, что она не дошла.
— Пошли, — сказал я Кевину, который продолжал щелкать («…понимаешь, у нее самые большие буфера в…»). — Поиграем там, где мама запрещает.
Номер шестнадцатый оказался в совершенно плачевном состоянии: на ступеньках крыльца глубокие борозды — рабочие вытаскивали камины; кованые перила кто-то уволок, или Король Недвижимости их тоже продал. Гигантская вывеска «Строительные работы П. Дж. Лавери» рухнула вниз, к подвальным окнам; никто не почесался вернуть ее на место.
