l:href='#c9_10' type='note'>[10] Такие заявления были сделаны князем Адамом, очевидно, еще в то время, когда он вместе с Отрепьевым приступил к сбору воинских сил в Лубнах.
Лубны находились на кратчайшем расстоянии от сожженных царскими воеводами Прилук. Как видно, Вишневецкий готовился продолжать свою особую войну с Борисом. Однако расчеты Вишневецкого на столкновение между Россией и Крымом не оправдались.
В значительной мере успех авантюры зависел от того, найдет ли идея «доброго царя» поддержку среди казацкой вольницы и православного населения Украины. Семья Вишневецких сохранила связи с казацкой старшиной и церковными православными иерархами. Эти связи были пущены в ход. Самозванец не жалел обещаний, чтобы привлечь на свою сторону запорожцев.[11] Однако вольные казаки не проявляли особого энтузиазма. Они предпочитали иметь дело с подлинным царем на Москве, откуда по временам приходило государево жалованье. Отрепьев жаловал их лишь на словах. 2 февраля 1604 г. годуновские агенты доносили с Украины, что «Дмитрий» вел переговоры с посланцами из Запорожья и «им имался у Путивли за их службы их жаловат, как, кажет, мене на Путивль насадите».[12] Как видно, военные планы Вишневецкого и Отрепьева определились уже в конце 1603 г. Они рассчитывали с помощью казаков занять самый крупный на Северщине город Путивль. Однако обращение самозванца к казацкой вольнице не увенчалось успехом (см. ниже, гл. 14).
Лжедмитрий пытался втянуть в авантюру не только запорожских, но и донских казаков. Он обратился к ним с особым посланием. Послание было доставлено в Раздоры. Его содержание подробно пересказано в ответном послании атаманов. Аутентичность казацкого письма не вызывает сомнения. Однако надо иметь в виду, что его текст сохранился в испорченном польском переводе.
Письмо с Дона было составлено от имени «донского низового атамана Ивашки Степанова и всех атаманов казацких и всего войска».[13] Упомянутого Ивана Степанова можно отождествить со Смагой Степановым Чертенским, главным атаманом войска в 1605–1617 гг.[14] В своих грамотах в Москву атаман именовал себя Смагой Чертенским. В царских грамотах его называли Смагой Степановым.[15] Лишь в письме к Лжедмитрию атаман назвал свое подлинное имя Иван, без указания на прозвище.
Самозванец пытался воздействовать на донцов ссылками на своего мнимого отца, при котором они пользовались вольностью. Атаманы процитировали его обращение в своем письме: «Писал ты до нас (через) запорожских казаков: святой памяти отца своего, а нашего государя прирожденного царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии и всего достоинства царского относительно полных вольных лет, что тебя, государя, бог укрыл от неповинной смерти». Обещания насчет полной воли, как видно, произвело большое впечатление на донских казаков. С удивительной наивностью они адресовали свой ответ «по воле и благословению бога дарованному государю царевичу, воскресшему как Лазарь из мертвых…». Донцы были готовы признать себя подданными законного царевича: «Мы холопы твои или подданные твои государя прирожденного все радуемся такому долгожданному утешению и, выполняя волю бога и твою государеву… послали до тебя государя двух атаманов…»
В Литву выехали атаманы Андрей Корела, Михаил Межаков и пять казаков. На врученной им грамоте стояла дата 15 ноября (1603 г.).[16] Когда послы с вольного Дона появились в пределах Украины, черкасский староста князь Януш Острожский велел арестовать их. В руки властей попали как сами послы, так и находившиеся при них пакеты. «Некоторые из них, — писал о захваченных казаках Януш Острожский, — лица важные, именно: один — старший среди них, другой, который ездил к ним (донским казакам. —
Обнаруженные у послов пакеты Острожский немедленно отослал Замойскому. 2(12) января 1604 г. князь Януш известил короля, что на Украине «ширятся волнения своевольных людей, которые собираются в Лубнах (резиденции Вишневецких за Днепром. —
9(19) февраля 1604 г. Острожский, наконец, сообщил королю об отобранных у донских атаманов документах, сделав по этому поводу следующие разъяснения: «…их, думаю, гетман переслал теперь к Вам, В. К. В., и Вы поэтому познакомились с содержанием союза (конфедерации), который он (Дмитрий. —
Рассчитывая на поддержку Замойского, Острожский предлагал королю принять срочные военные меры против казаков еще до того, как вскроется лед на Днепре. Иначе, писал Острожский, произойдет воровство, которое приведет к тому, что казаки, соединившись, или вторгнутся в Московскую землю, или получат возможность произвести великие беспорядки на Украине.[20] Однако в это самое время в правительственных кругах Речи Посполитой произошел крутой поворот. Немногочисленные, но влиятельные сторонники войны с Россией взяли верх при дворе Сигизмунда III.
Поддержав самозванческую интригу, Сигизмунд III приказал освободить арестованных послов с Дона и доставить их в Краков к Лжедмитрию.[21]
13 (23) марта 1604 г. король обратился к коронному гетману Яну Замойскому за советом, а фактически предложил ему возглавить поход на Москву.[22] В письме от 24 марта (4 апреля) 1604 г. гетман дал весьма определенный ответ на предложение Сигизмунда III: «Вы просите совета, кого бы надо использовать, чтобы повести людей в ту сторону, дабы посадить на престол этого московита, — писал он, — остаток лет своих я бы хотел обратить на что-нибудь более основательное. Не знаю, захочет ли предпринять это господин гетман польный».
Будучи дальновидным политиком, Замойский подчеркивал, что авантюра не принесет никакой пользы Речи Посполитой: «Самое большее, на что может рассчитывать князек, что тамошние бояре свергнут московского князя (Бориса. —
Мир был настоятельной необходимостью не только для Русского государства, но и для Польши. Польско-литовские войска вели трудную борьбу со шведами в Ливонии. Канцлер Ян Замойский уже в конце 1602 г. выдвинул проект союза с Россией, скрепленного браком короля с Ксенией Годуновой. Однако Сигизмунд III решительно отклонил предложения канцлера.
Король подозревал, что Москва попытается достать шведскую корону своему ставленнику королевичу Густаву, сыну свергнутого шведского короля Эрика XIV. Подозрения были беспочвенными, поскольку в 1601 г. Густав был сослан из Москвы в Углич и подвергся царской опале.
Следуя личным расчетам Сигизмунд старался убедить сенат и шляхту, будто Россия угрожает Речи Посполитой и ее интересам в Ливонии, что никак не соответствовало действительности.[24]
До поры до времени Сигизмунд III вынужден был считаться с мнением Замойского и других сенаторов, настаивавших на неуклонном соблюдении мирного договора с Россией. Это обстоятельство сказалось на его отношении к самозванцу. В письме к Замойскому от 15 февраля 1604 г. Сигизмунд III выражал тревогу по поводу того, что действия претендента могут привести к войне с Россией: «Дело идет о нарушении союза, о трудностях, которые бы пали на Речь Посполитую». В то же время король, допуская явное противоречие, старался убедить канцлера, что вмешательство в русские дела сулит короне огромные выгоды: «Этот важный случай послужит к добру, славе и увеличению Речи Посполитой, ибо, если бы этот Дмитрий, при нашей помощи, был посажен на царство, много бы выгод произошло из этого обстоятельства: и Швеция в таком случае могла бы быть освобождена и Инфлянты были бы успокоены…» [25]
Выставляя на первый план свою заботу о Речи Посполитой, Сигизмунд III в действительности преследовал свои династические интересы. Он готов был помочь самозванцу, чтобы облегчить себе дело «возвращения» шведского трона.
Самым решительным сторонником немедленной войны с Россией выступил сенатор Юрий Мнишек, не
