некоторым сведениям, Романовых и их племянника князя Ивана Черкасского не раз приводили к пытке. Утратив разом высокое положение, власть, земли, некоторые из этих людей оказались на краю гибели, не покидая Москвы.
Первыми жертвами царского гнева стали опальные, принадлежавшие к старшему поколению. Боярин князь Ф. Шестунов умер в Москве «у себя на дворе в опале» еще до того, как Никитичей постигла «напасть», т. е. арест и ссылка.[72] Боярин князь Иван Сицкий принадлежал к тому же поколению, что и Шестунов. После осуждения он прожил очень недолго, хотя содержали его не в тюрьме, а в монастыре. Боярин Борис Черкасский, будучи в ссылке на Белоозере, разболелся старой болезнью. От «камчуга» его живот распух, и вскоре он умер.[73]
«Новый летописец» именовал пристава Смирнова Маматова не иначе как «окаянным» и приписывал ему тайную расправу с Василием Романовым. В действительности Маматов был приставом у Ивана Романова. Последний был человеком больным, несмотря на свою молодость (он болел «старой» болезнью: рукой не владел и на ногу немного прихрамывал). И все же Маматов сумел доставить его в Сибирь живым. Что касается Василия Романова, то его Маматов принял от другого пристава Ивана Некрасова в Пелыме «больна, токо чють жива».[74]
В источниках путь Василия Романова в Сибирь описан в подробностях. Стрелецкий сотник Некрасов получил наказ вести его «бережно, чтоб он с дороги не ушел и лиха никакого над собою не сделал». Приставу вручили железные кандалы, предоставив ему право использовать их в случае надобности. Пока арестованного везли в струге по Волге, он пользовался некоторыми послаблениями. Однако Романов, по словам пристава, как-то выкрал у него ключ от цепи и бросил его в Волгу. Опасаясь побега, Некрасов тотчас заковал колодника в цепь. В мае 1601 г. Романов благополучно добрался до Яранска, где пробыл шесть недель. После передышки ссыльного отправили дальше в Сибирь. Две с половиной недели пристав и арестант шли пешком, «только на подводах везли запасишко свое». На переходах пристав снимал с опального цепи, а на ночь снова ковал в железа. Наступила глубокая осень, ударили морозы. В таких условиях пришлось преодолеть уральские горные перевалы. Не выдержав трудного пути, Василий разболелся, и Некрасову пришлось везти его в санях «простого» (без цепей). Трудное путешествие продолжалось почти 4 месяца.
Власти позволили Василию жить в одних хоромах с братом Иваном Романовым. На всякий случай приставы приковали братьев на цепь в разных углах избы, тут же послав донесение в Москву. В ответ дьяки составили черновой наказ с повелением расковать Ивана и Василия и позволить им «в избе и во дворе ходить по своей воле». В беловом варианте последние слова были вычеркнуты и заменены приказом беречь Романовых крепко, чтобы они «з двора не ходили».[75] Руководители сыскного ведомства в Москве явно старались снять с себя ответственность за смерть ссыльных. Узнав о болезни Василия Романова, Семен Годунов поспешил заявить, будто по государеву наказу «ковать» ссыльных в цепи было не велено и что приставы «воровали», действуя «мимо государева наказу». 15 января 1602 г. Борис отдал распоряжение расковать Романовых, но его приказ пришел в Сибирь с запозданием. Перед смертью с Василия сняли кандалы. Брату Ивану позволили сидеть у постели больного. Причастившись у священника, опальный умер 15 февраля 1602 г. Похоронили его после отпевания в местной церкви.
В марте 1602 г. Борис, узнав о смерти Василия Никитича, велел перевезти Ивана Романова из Сибири в Уфу.[76] Однако Маматов не смог это выполнить из-за болезни опального. 8 мая 1602 г. пристав уведомил царя, что «изменник государев» разболелся «старою своею черною болезнью, рукою и ногою не владеет и язык ся отнял, лежит при конце».[77] Как только Ивану Никитичу несколько полегчало, Маматов немедленно повез его в Уфу. С дороги пристав отписал в Москву, что «изменник» быстро поправляется: «… везучи, язык у него появился, рукою стал владеть … а сказывает сердце здорово, ест довольно». [78]
Обширная переписка между московскими властями и приставами обнаруживает подлинные причины гибели ссыльных. Опальных везли за тысячи верст в Сибирь, либо на берег Студеного моря по бездорожью, нередко в тяжких цепях. Приходится удивляться не гибели осужденных «изменников», а тому, что некоторые из них уцелели.
Смерть нескольких ссыльных произвела тягостное впечатление в столичных кругах, напомнив боярам о временах Грозного. Власти пытались исправить положение. К лету 1602 г. Борис окончательно оправился от болезни. Кризис утратил остроту. В таких условиях Годунов счел возможным освободить из ссылки уцелевших «изменников», а затем объявил об их возвращении на государеву службу. Подобное решение имело свой политический смысл. Годунов желал убедить страну в том, что его раздор с влиятельными боярскими семьями на этом закончен.
25 мая 1602 г. власти распорядились освободить Ивана Романова и князя Ивана Черкасского и везти их в Нижний Новгород «на государеву службу».[79] 17 сентября опальным была объявлена милость: царь велел вернуть их ко двору в Москву.[80] Опасаясь излишнего рвения, власти объяснили приставам, что Романова следует везти в столицу, сообразуясь с его здоровьем.
Опальные князья Сицкие также были освобождены из тюрем и получили назначение на службу в понизовные города.[81] Однако их отъезд из мест заключения не был столь благополучен, как переезд Романова. Старший сын опального боярина князь Василий Иванович Сицкий не вынес путешествия в телеге. Его здоровье оказалось настолько подорванным ссылкой, что он умер в дороге, не добравшись до Москвы. Его кончину тут же приписали злому умыслу Годуновых.[82]
Летом 1602 г. власти объявили о прощении вдов и детей опальных бояр. Согласно царскому наказу, вдова Бориса Черкасского с дочерью и вдова Александра Никитича были освобождены из заточения и увезены на житье в бывшую вотчину Романовых село Клинцы под Юрьевом-Польским.
По случаю болезни старой боярыни Черкасской Борис сделал выговор приставу Д. Жеребцову за то, что тот стеснял опальных в питании. Приставы получили наказ содержать опальные семьи в полном довольстве. Как и в случае с В. Романовым, царь Борис сложил всю ответственность за притеснения опальных на своих доверенных агентов-приставов, якобы действовавших не по указу, а «своим воровством и хитростью».[83] В ноябре 1602 г. опальный Федор (Филарет) Романов сказал своему приставу: «Государь-де меня пожаловал, велел мне повольность дать».[84] Условия содержания опального в монастыре были в самом деле смягчены. Ему позволили часто покидать келью и стоять «на крылосе». Борис велел снабдить Романова новой одеждой и «покой всякой к нему держати». Но он и не помышлял о. прощении Филарета и возвращении его в Москву.
«Дело» Романовых, возможно, отразилось на положении великого князя Симеона Бекбулатовича. Симеон был давно не у дел. Позже он подвергся прямой опале. Власти не забыли того, что Романовы и Бельский пытались посадить Симеона на трон, чтобы расстроить коронацию Бориса. Вскоре после суда над Романовыми решился вопрос о браке датского герцога Ганса с царевной Ксенией Годуновой. В соответствии с условиями брачного контракта Борис Годунов обязался выделить герцогу в удел «великое княжество Тверское».[85] Чтобы закрепить Тверской удел за герцогом и его семьей, Годунов должен был окончательно изгнать с его территории Симеона, почти четверть века носившего титул «великого князя Тверского».
По словам московских летописцев, Симеон лишился удельного княжества еще при царе Федоре: «… не бяше уже на уделе во Твери, сведоша его в село Кушалино …»[86] В присяге на имя Бориса Годунова в 1598 г. «царь Симеон Бекбулатов» именовался без великокняжеского титула.[87] Правительство начало с того, что свело Симеона в его вотчину волость Кушалино, а закончило тем, что отписало эту обширную волость в казну. Опись царского архива 1626 г. упоминает следующий документ: «Столпик, а в нем ссылка великого князя Семиона Бекбулатовича … в село Кушалино со 111-го по 113-й год …»[88]
Кушалинская волость перешла во владение Большого дворца. Для управления ее туда прибыли дворцовые приказчики. Возможно, что все эти перемены сопровождались какими-то осложнениями. Во всяком случае, некоторые из кушалинских «мужиков» были отправлены в Сибирь, а «опальная рухлядь»
