— Иво, — вдруг сказала Майка, — почему ты меня вчера пригласил? Я же не хотела, а ты уговаривал меня, и мы даже потом никуда не пошли. И для чего ты завел меня к Тибору?
— Я просто думал, Майка, послушай…
— Думал, — колко отрезала Майка, сжав руки. — Почему ты ходишь с ней, скажи? И почему вчера и она была у Тибора?
— С кем я хожу? Послушай, прошу тебя.
— Ага, ты не знаешь! С Врановской! Вся школа знает, что ты ходишь с преподавательницей! Почему ты вчера ее туда позвал?
Ну и ну! Старый Банковский только покрепче оперся о свою палку.
Подгайский снова криво усмехнулся.
— Ты что, не понимаешь? Зачем задаешь дурацкие вопросы?
— Могу я об этом знать?! — снова закричала Майка. — Могу я об этом хотя бы знать?
— Смотрите-ка! — Подгайский задумался, но только на миг.
Он не знал, что ей сказать. Увел ее от Тибора, посадил на мотоцикл, сказал, что им нужно ехать в Теплицы и там подождать остальных, а она, подъезжая к источнику, начала бить его кулаками по спине. Пришлось остановиться. Он улыбнулся Майке, вокруг рта его собрались морщинки. «Есть у тебя деньги, Майка? — спросил он мысленно и подумал: — Может, надо было напиться воды? Как в прошлом году. Может, надо с ней поделикатнее?» Он взглянул на нее словно со стороны, как на незнакомую, и сразу решил, что собьет с нее это настроение. Может, тогда она поедет дальше. Может, скажет, дал ей Тибор деньги или нет.
— Пусть тебя это не волнует! — сказал он. — Я должен с ней встречаться, иначе ты провалилась бы по математике. Только смеялись бы над тобой. И ты не смогла бы учиться дальше… Ты должна быть практичной. Я должен с ней встречаться. Если бы я не ходил с ней, ты провалилась бы, а может, Врановская и выдала бы нас. А вчера ведь я позвал тебя! Не ее, а тебя… Ты должна быть практичной, Майка, — продолжал он ей говорить, решив сбить ее настроение, успокоить ее и тихо, мирно посадить на сиденье мотоцикла. Нельзя ей здесь оставаться одной, да и вообще нельзя оставаться: им нужно ехать в Теплицы. — Врановская не так уж плоха. И в кабинете у нее неплохо. Временами там можно выпить, да не просто водичку, как здесь. Опомнись, прошу тебя. Будь практичной, какая же ты наивная! Я не хочу, чтобы пошли всякие разговоры. А ведь вчера ты себя неплохо чувствовала там и при Врановской. Тебе нравилось, что ты пришла к Тибору, и с Тибором ты вовсю кокетничала. Послушай, Майка, прошу тебя, — сказал он приглушенным голосом и, помолчав, добавил: — Послушай, Майка, не делай из этого истории! Ведь ты знаешь, что все это несерьезно. Но скажи, Майка, — продолжал он почти шепотом, — не дал ли тебе Тибор денег, ну скажи мне, Майка, милая, не дал ли он тебе денег?
— Что-что?
— Не дал ли он тебе денег?
Майка Штанцлова повернулась, кинулась вверх по тропинке и быстро вытащила из-под сиденья мотоцикла золеный брезентовый рюкзак, обернутый серым плащом. Подгайский бросился за ней. Он замахнулся кулаком, но в этот миг увидел корову и в вербняке Байковского. И опустил руку.
— Нет! — крикнула Майка. — Не пойду!
— Ты не можешь здесь остаться, — тихо сказал Подгайский. — Ты должна ехать со мной!
— А почему? — спросила Майка и неестественно громко рассмеялась. — Останусь, а ты поезжай! С тобой я не поеду!
Старый Байковский видел, что Подгайский, растерявшись, не знает, что делать. Отбросив сигарету, он привязал к сиденью мотоцикла такой же рюкзак, какой был у Майки, и крикнул:
— Ты должна была бы помнить о Врановской и не устраивать мне сцен! От Врановской многое зависит! — Он еще раз оглянулся на Майку, снял грохочущий мотоцикл с подножки и умчался.
Повернувшись к Майке, Байковский смотрел, как она с рюкзаком за плечами медленно идет к желтому железному столбу на автобусной остановке. Потом он взглянул на Лысуху. Она по-прежнему мирно щипала траву.
— Эх, — сказал он вполголоса и ушел подальше в вербняк. — И-эх! Право слово, ну и тип. Ударить ее хотел! Видно, что-то между ними произошло. Ударить ее хотел… Что-то случилось неладное, раз они явились так рано. Ударить ее хотел, стервец! А у нее прямо коленки дрожат… Ну, между людьми всякое бывает, чего только не делается. И моя старуха не раз гневалась и честила меня по-всякому, когда я какой-нибудь юбке вслед смотрел. Уже нет ее, бедняжки… — С минуту он смотрел на серую бетонную кладку. Потом решил пойти вслед за Майкой и сказать ей пару слов, но так и остался в вербняке, задумчиво глядя вдаль. Перед глазами у него по-прежнему стояла надпись. Байковский опять глубоко вздохнул, потому что ему вдруг показалось, что он вновь видит того незнакомца, которому дал хлеба, и он спросил самого себя, не предложить ли чего-нибудь этой девушке, что стоит на автобусной остановке с таким несчастным видом. Байковский вздрогнул, вновь вернувшись в прошлое. Неизвестный лежит на траве вниз лицом: три дырки в голове, три в залатанной куртке, дырки в спине, груди…
Роберт Фрейштатт лежал не двигаясь, когда к нему подошел Байковский и увидел кровь на траве, на куртке и на его голове… «Они убили вас, приятель? — спросил Байковский. — Они вас убили, почему? Я принес вам хлеб, брынзу, сало и пиджак, чтобы вы переоделись, прежде чем отправиться дальше…» Он поднял с земли свой выходной пиджак в полоску, решив, что снимет с мертвого старую, залатанную, дырявую куртку и прикроет его этим выходным пиджаком, но тут его охватил панический страх, он собрал коров и погнал их домой, в Коштицы. Он гнал их быстро, боясь, что сейчас нагрянут немецкие солдаты. Если бы он не дал незнакомцу хлеба и не оставил его здесь, если бы он не забыл свою палку и не отправился домой за пиджаком, салом, хлебом и брынзой… Если бы он взял этого человека и на своей спине донес до Коштиц, укрыв его там где-нибудь, ведь тот был словно перышко… но он побежал за пиджаком… Задумаешь хорошее, а получается плохое… Байковский уставился в землю, словно вновь видел перед собой застреленного незнакомца, который пришел сюда напиться воды из источника. Потом старик посмотрел на Майку.
Она стояла у железного столба. Лицо ее было усталым, обиженным. Готова вот-вот разрыдаться… Деньги… Знает ли Иво о деньгах? И зачем они ему нужны? За что он хотел ее ударить? Деньги… большая сумма? Тысяча крон — да, большая. Никогда у нее в руках не было таких денег. Иво хочет часть их взять.
Майка стояла оскорбленная и онемевшая от обиды, с трудом сдерживая слезы и чувствуя, как дрожит. Она прислонилась к железному столбу. На голове ее — косынка с нарисованными лодками и загорелыми телами, на ней — тонкий красный свитер, слегка обтягивающий высокую грудь, банлоновая куртка, светлые брюки, низкие синие ботинки, за плечами — зеленый рюкзак, обернутый в прорезиненный плащ. У нее черные волосы, белое лицо чуть тронуто загаром на скулах, хрупкая фигурка. Майка Штанцлова стояла, прислонясь к желтому, кое-где поржавевшему столбу, ожидая, пока подойдет автобус. Она взглянула на белый жестяной круг и на светлое пятно, оставшееся от сорванного расписания. Куда ей идти? Из дома она ушла вчера после ссоры с отцом и матерью и уже вчера сказала им, что едет за город с подругами, с Зузой и Мией, а сама поехала с Иво, а Иво прихватил ее просто так, на воскресенье. Она ему нужна просто так, на воскресенье. Иво ходит к Врановской в кабинет, уже привык к ней ходить, а до этого он встречался с ней, Майкой. И все это началось здесь, у этого источника, в прошлом году, да, в прошлом году… Но словно все это было только вчера, хотя и прошло уже много времени… Они ездили в Теплицы и не раз здесь останавливались. Иво пил из ее ладоней, говорил ей, что она прелесть, настоящий цветок и что он пьет из цветка, а потом она попросила его зайти к Врановской и поговорить о ней. Он зашел, и после этого недели две они не встречались, он избегал ее, а Врановская ее не замечала, не смотрела в ее сторону, а вчера она была у Тибора… Майка посмотрела на свои красивые узкие руки, на белые ладони. Может, она уже противна Иво, может, она вся ему противна?.. Она огляделась по сторонам, белые березы отразились в стеклах ее очков. Широкая и длинная дорога сереет перед ней, черная посередине от пыли и шин. Куда умчался Иво? Действительно в Теплицы? Он должен там встретиться с друзьями. Если бы он вернулся и прихватил ее домой… Возможно, он прав, возможно, от Врановской зависит, получит ли она аттестат. Дорога исчезла в зелени воскресного утра, зелени полей, лугов и деревьев. Майке Штанцловой вдруг показалось, что все вокруг как в цветном фильме. Шоссе, словно серовато-зеленая река, течет и исчезает где-то в зеленых джунглях. Пешком до города далеко. Может, кто-нибудь проедет и прихватит ее. А вдруг
