– Не могу попасть домой. Забыла ключи.
– Попробуем открыть моим. Нет. Не подходит. Я отодвинул половичок. Посмотрел под дверью, нельзя ли открыть вторую створку.
– Ваш муж должен скоро вернуться. Подождите его у меня. Я сейчас как раз собираю чемодан.
– Уезжаете отдыхать?
– Да, завтра. А вы? Остаетесь в Париже?
– Пока да. Нужно представлять осеннюю коллекцию.
Она прошла за мной в спальню. Я протянул ей иллюстрированный журнал.
– Присаживайтесь. Я продолжу свои сборы. Как ваша голова?
– Иногда бывает мигрень.
– А шрам? Покажите. Подойдите поближе.
Я повел ее к окну. Отодвинул прядь волос. Мои пальцы совсем легко коснулись ее волос. Я взял ее голову в обе ладони, в мои свинцовые ладони, которые затем упали сзади, на плечи Эммы, увлекая за собой отяжелевшие руки и все мое тело, потерявшее опору под тяжестью внутреннего веса. Мой вес сместился, и я пошел ко дну. Я оглох, Эмма падала в темноту вместе со мной, ее рот был прижат к моему. На секунду я всплыл на поверхность. Эмма говорила «Нет, нет…» все более слабым голосом. Волна уложила нас на кровать, как на плот. Накатила следующая. Нужно было все расчистить, убрать паруса, и мы суетились, каждый со своей стороны, играя локтями и изгибаясь, чтобы раздеться. И все это – не теряя лица, с достоинством, которое даже в случае кораблекрушения не позволяет мужчине находиться в рубашке и в ботинках с голыми ногами. Что же касается иронии, то она затрагивала мысль, оставляя лицо невозмутимым; вскоре вновь полностью вернулась к нам вместе с разбросанной одеждой, выпавшей из карманов мелочью и всем тем бесполезным хламом, что мы привыкли носить с собой.
Осталась одна нагота. Безукоризненная нагота Эммы была ей очень к лицу. Эмма яростно сражалась, желая отделаться от этого совершенства. Мне с трудом удавалось удерживать ее тело рядом со своим. Свое сознание я оставил где-то далеко позади. Ему хотелось вернуться. Оно запрыгивало мне на спину, как кошка, которую возбуждает наслаждение хозяев. Оно возвращалось каждую секунду, а я его снова и снова отталкивал. И вот в конце концов оно вонзило мне в спину свои когти.
Мы долго лежали молча. Эмма не спала. Я ощущал легкий жар ее дыхания на своем плече. Ее ресницы порхали у меня на шее. Я подложил ладонь ей под голову, ее волосы оказались у меня в руке.
Я услышал звук шагов на лестничной площадке. Где-то в замочной скважине шевельнулся ключ, дверь открылась. Эмма повернула голову. Она приподнялась и прислушалась. И хотя не было произнесено ни слова, завязался диалог.
– Это твой муж?
– Да, но это неважно.
– В самом деле. Он ведь не знает, что ты здесь.
– Как он мог бы об этом узнать?
– В самом деле. Так что можно о нем забыть.
– Ну да. Мы же не причиняем ему никакого зла.
– Совершенно никакого. Лишь только тот, кто обманут, беспокоится о том, что его обманывают.
– Конечно, и он сам себя обманывает. Мы просто о нем забыли.
– Давай забудем о нем еще разок.
Дверь закрылась. Мы сбросили простыни. Эмма была чересчур активной, она нарушала мою игру; мне бы хотелось получить от нее более полное отречение. Но она была ужасно нетерпелива в наслаждении и переигрывала. Мне приходилось все время обрывать ее. Наш собственный стиль мы стали искать где-то посередине между жаром Эммы и моим желанием доминировать в игре, сделать ее более ясной. Время от времени я возвращался к глазам Эммы. Они мимоходом посылали мне нежный и лукавый привет.
Потом в комнате наступила полная темнота. Мы так долго молчали, что мне пришлось даже откашляться, чтобы прочистить горло.
– Ты хочешь сегодня спать у меня? Мужа не боишься?
– Я остаюсь. Мне хорошо.
Она заснула, положив голову мне на плечо. Я пошевелил пальцами; они еще могли слабо двигаться. Потом мне это надоело. Я отвлекся от своей руки. Заснул, но среди ночи проснулся. Присутствие Эммы не давало мне покоя. Оно преследовало меня даже во сне. Даже проснувшись, я продолжал от него страдать, как от неизлечимой болезни. Я вспомнил о маленьком, круглом, как монета в десять су, следе от ожога на внутренней стороне бедра Эммы. И эта деталь тоже превратилась в наваждение. Я никогда не смогу от нее освободиться. На ощупь я нашел этот маленький, круглый и незаметный след. Я накрыл его ладонью и неподвижно пролежал так до наступления утра.
Лакост ушел из дома довольно поздно. Эмма, уже давно одетая, поджидала его выхода. Она подошла к чемоданам, в которые я побросал свою одежду. Опустошила их и вновь так ловко сложила каждую вещь, что чемоданы вскоре стали слишком большими для своего содержимого.
– Здесь хватило бы места и для вашей одежды, – сказал я. – Вас это не соблазняет?
Она обняла меня за талию:
– Куда бы мы отправились?
– Куда пожелаете.
– Неплохой план, – сказала она. – Жаль, что нужно представлять эту коллекцию. Это продлится неделю,
