ртом за столом в доме Тейлоров не разговаривали. — Хотя один раз мы останавливались. Коровы улеглись на путях и никак не хотели освобождать дорогу.
Коровы мисс Альтею не интересовали.
— А твоя жена, мистер Харрис? Надеюсь, она в полном здравии?
— Вполне. — Он замялся. — Ждет ребенка.
Мисс Альтея посмотрела на свое потомство, улыбнулась.
— Нельзя сообщать такие хорошие новости столь печальным голосом, мистер Харрис. Это будет твой первенец, не так ли? Ты должен радоваться!
Харрис знал, что ребенок его. Старая хозяйка не допустила бы в дом посторонних. Да он и не думал, что Рашель могла изменить ему. Но ребенок становился еще одним бременем. Харрис не мог находиться рядом с ребенком, не мог защитить его. И хотя старая хозяйка заявила, что рада прибавлению в хозяйстве, он боялся, что от ребенка будет больше шума, чем предполагала хозяйка. Он подумал о шумном доме доктора Джорджа. Могла старая хозяйка продать Рашель и младенца, чтобы в доме восстановился покой? Стоило удивляться его волнению?
Мисс Альтея многозначительно посмотрела на детей, и один за другим те вышли из-за стола. Заговорила она, только оставшись наедине с Харрисом.
— Это неправильно, разлучать мужа и жену. Не знаю, о чем думал доктор Джордж, когда привозил тебя сюда.
— Я попросил его. Тогда казалось, это наилучший вариант. А поскольку мою Рашель продать не могли, не было и речи о том, чтобы привозить ее в Огасту.
— А сколько ты уже здесь? Три года? Медицинскому колледжу пора подумать о тебе. Тем более что должен родиться ребенок. Да, они обязательно должны что-то сделать.
— Полагаю, врачи думали…
— Я знаю, о чем они думали. Все мужчины думают одинаково. Что ты найдешь жене замену и будешь этому только рад. Люди то же самое говорили о мистере Батте, но ошибались. У нас родилось семеро детей, и он оставался со мной до последнего вздоха. Теперь эти врачи должны видеть, что ты не бросил свою жену. При первой возможности ездишь к ней на поезде. Ладно, пока говорить об этом рано. Ребенок еще не родился. Давай подождем. А если все пройдет хорошо, мы обязательно поговорим с доктором Джорджем.
В анатомических классах дети требовались нечасто. Его это радовало. Он думал, что, наверное, запил бы, как Клегг, если бы пришлось доставать из земли завернутых в саван малышей в те самые месяцы, когда в Чарлстоне в животе Рашель подрастал его ребенок.
Женщины умирали при родах. Он это знал лучше других. Мужчины, которых он вытаскивал из могил в Седар-Гроув, были или стариками, или молодыми дураками, которых убивали в драке или по безалаберности, своей или чужой. Но женщины… действительно на них лежало проклятие Евы. Разумеется, иногда женщины тоже умирали от старости. Мисс Альтея родила семерых, и он не сомневался, что эта женщина будет жить долго и счастливо. Но он часто видел, как молодую женщину опускали в землю вместе с ее убийцей, крошечным, завернутым в простынку комочком, который клали ей на грудь.
И врачам требовались эти молодые матери. Структура их мышечных тканей лучше подходила для обучения студентов, чем высохшие тела стариков.
— Беременная женщина — хороший объект для изучения, — сказал как-то доктор Ньютон, осматривая тело, которое Грандисон привез перед самой зарей. — Повитухи, конечно, справляются с нормальными родами, но если что-то идет не так, они зовут врача. Если мы приходим принимать роды, это всегда дурной знак. Вот мы и должны знать как можно больше о строении женского организма.
— Но почему роды убивают их? — спросил Грандисон.
Разговор этот проходил вскоре после того, как он узнал о беременности Рашель. Его интересовало, может, врачи обладают новыми знаниями, которые в случае крайней необходимости помогут ее спасти. Не зря же он перетаскал им целую гору трупов.
Джордж Ньютон тщательно обдумал вопрос, продолжая разглядывать тело молодой женщины на столе. В смерти она выглядела слишком молодой, чтобы рожать ребенка. И не родила его. Ребенок остался в ней — последний секрет, который она унесла с собой в могилу. Грандисон попытался вспомнить женщину живой. Он наверняка видел ее в толпе на городском рынке или, смеющейся, на зеленой лужайке у церкви среди других молодых особ. Но не мог вспомнить. Кем бы они ни была, он радовался, что не может ее вспомнить. Потому что знал — в скором времени он забудет о ней, как забывал о дровах, которые рубил во дворе колледжа.
Если бы не раздутый живот, он бы и не обратил на нее внимания.
Наконец доктор Ньютон ответил:
— Почему они умирают? Это вопрос к преподобному Уилсону из пресвитерианской церкви на другой стороне улицы. Он скажет тебе, что их смерть — воля Божья и исполнение проклятия, наложенного на Еву за то, что она съела яблоко, а может, что-то еще, но из той же оперы. Но я думаю… — Он вдруг замолчал, словно забыл вопрос.
— Доктор? Так почему, вы думаете, они умирают?
— Видишь ли, Грандисон, в детстве я частенько наблюдал, как рожают кошки, как собаки приносят по десятку щенков, как поросятся свиньи. И знаешь, эти матери при родах, похоже, не испытывали боли. Но женщины — другое дело. Роды убивают некоторых и наполовину убивают всех. И я спрашивал себя почему, так же как спросил ты, и гадал: а может не стоит винить Бога, а лучше найти реальную причину…
— И что? Вы нашли, что винить, помимо Бога?
Доктор Ньютон улыбнулся:
— Я полагаю, только себя. Проблема родов — детская головка. Маленькое тельце выходит без труда, но вот голова застревает и вызывает проблемы. Полагаю, людям нужна большая голова, потому что мозг у нас больше, чем у собак или свиней, но, возможно, за многие столетия наши головы переросли наши тела. — Он задумался. — Но с этим ничего не поделаешь.
— Я ничем не смогу помочь Рашель.
Доктор кивнул:
— Знаю. Может, в этом конкретном случае преподобный Уилсон будет более полезен тебе, чем мы, врачи. Он пропишет молитву, а мне предложить нечего.
Ньютон повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.
— Грандисон, а почему бы тебе не прийти сегодня на занятия? — Он мотнул головой в сторону тела женщины с большущим животом. — Сегодня мы будем ее вскрывать. Может, тебе станет лучше, если ты все увидишь собственными глазами и поймешь, что происходит в организме женщины при родах.
Грандисон едва не улыбнулся. Ученому холостяку и в голову не приходило, в какой ужас мог прийти муж беременной жены от такого зрелища. Доктор Джордж полагал, что знание — само по себе лекарство. Грандисон придерживался иного мнения, но, поскольку знания зачастую приносили пользу, не стал отвергать предложение Ньютона. И не позволил страху или отвращению отразиться на лице. Ведь иначе новых предложений об учебе могло и не последовать. Лечить больных — навык нужный. Он слишком часто видел смерть, чтобы не испытывать желания сразиться с ней.
Он наблюдал, как врачи вскрывали женщину с застывшим лицом, и теперь знал, что матка выглядит как медуза, он их навидался в доках Чарлстона, а родовой канал вызывает мысли о змее, проглотившей крольчонка. Но знания эти не помогли прогнать страхи, связанные с исходом родов Рашель. Впрочем, все обошлось. То ли молитвы достигли адресата, то ли главную роль сыграло крепкое телосложение и хорошее здоровье, но ребенок родился и мать и дитя чувствовали себя хорошо. Их первенца он назвал Джордж, в честь доктора Ньютона, надеясь, что такое решение расположит старого холостяка к Рашель и ее сыну.
Потом у него вошло в привычку бывать на занятиях в свободное от работы время. Если не считать умных и непонятных слов, которые то и дело произносили врачи, учеба оказалась совсем не сложной. Как только ты выучивал, как выглядят органы и где они расположены, остальное приходило само по себе. Они удивились, узнав, что он умеет читать, — уроки с детьми миз Тейлор не пропали зря. Через какое-то время никто уже и не замечал его на уроках анатомии, а в конце концов врачи привыкли к тому, что он
