— «Ригал»?
— Так называется компания, где он работает. В день вступления американских войск в Афганистан одну машину из фирмы «Ригал такси» подожгли на Риверхед. А вторую, припаркованную в Калмс-Пойнт, разнесли вдребезги в день вторжения в Ирак. Вот он и боялся, что и с ним может случиться подобное.
— Но ведь он не получал конкретных угроз, верно? Или же…
— Нет.
— К примеру, ему угрожали насилием?
— Нет. Но он все равно боялся. Несколько раз в его такси бросали камни. Он даже говорил, что хочет купить еще один американский флажок и повесить так, чтоб закрывал фото и фамилию на водительской лицензии. А когда пассажиры спрашивают, уж не араб ли он, он всегда отвечает, что родом из Бангладеш.
Она все еще думала и говорила о нем в настоящем времени. До нее еще не дошло.
— Большинство людей даже не знают, где находится Бангладеш. А вы знаете, где Бангладеш? — обратилась она к Мейеру.
— Нет, мэм, не знаю, — честно признался тот.
— А вы? — спросила она Кареллу.
— Нет, — ответил он.
— Зато они знали, что надо пристрелить моего мужа только потому, что он из Бангладеш, — пробормотала женщина и зарыдала.
Детективы сидели напротив, неуклюже пристроившись на самом краешке дивана, и молчали.
— Извините, — прошептала она.
Достала из кармана халата крошечный, обвязанный крючком платочек и вытерла глаза.
— Халид, он был так осторожен… Никогда не сажал в машину парней в лыжных шапочках. — Теперь она вытирала щеки. — А если хотел подремать чуток, всегда останавливался только или у круглосуточной заправки, или рядом с полицейским участком. Никогда не брал тех, кто казался ему подозрительным. А вот на цвет кожи ему было плевать. Если человек выглядел подозрительно, то хоть белый он, хоть черный, Халид никогда его не брал. Деньги прятал в ботинке, или под пепельницей, или же в кармашке, что в двери, рядом с водительским местом. В кошельке держал всего несколько долларов. Он был очень острожен.
Мейер решил перейти ближе к делу.
— А каких-нибудь евреев ваш муж знал? — спросил он.
— Нет. А почему вы спрашиваете?
— Мама? — раздался детский голосок.
В дверях стояла маленькая девочка — лет шести-семи — в белой ночной рубашке. На удивленном личике огромные круглые темные глаза. За последние лет семь Мейер видел такие глаза по телевизору, наверное, тысячу раз. Волосы прямые, темные. Теперь малышка слегка нахмурилась. Она явно недоумевала, что делают эти странные люди у них в гостиной в семь часов утра.
— А где папа? — спросила она.
— Папа на работе, — ответила Шалах. Подхватила дочурку и посадила на колени. — Поздоровайся с этими славными дядями.
— Привет, — улыбнулась девчушка.
— Это Сабин, — вздохнула Шалах. — Сабин у нас учится в первом классе, правда, милая?
— Угу.
— Привет, Сабин, — попытался улыбнуться Мейер.
— Привет, — повторила девочка.
— Вот что, милая, поди почитай какую-нибудь книжку, ладно? — попросила Шалах. — Мне тут надо кое-что закончить.
— Мне в школу пора.
— Знаю, дорогая. Подожди несколько минут.
Сабин окинула детективов долгим пристальным взглядом, вышла из комнаты и притворила за собой дверь.
— Моего мужа убил еврей, да? — спросила Шалах.
— Мы пока не знаем, — ответил Карелла.
— Тогда зачем спрашивали, знаком ли он с евреями?
— Потому что есть такая версия: убийство совершено на почве национальной неприязни, — ответил Мейер.
— Но мой муж не палестинец, — заметила Шалах. — Зачем понадобилось еврею убивать его?
— Мы пока ничего точно не знаем…
— Не знаете, но, наверное, подозреваете кого-то, верно? Что убийца еврей. Иначе зачем бы стали задавать такой вопрос? Бангладеш расположена в Бенгальском заливе, неподалеку от Индии. И очень далеко от Израиля. Тогда почему именно еврей…
— Вот что, мэм, — решительно начал Мейер, — на ветровом стекле у него была нарисована звезда Давида.
Все дружно умолкли, повисла пауза.
— Так, значит, это был еврей. — Шалах вздохнула. И замолчала. Наверное, секунд на двадцать. А потом произнесла: — Грязные ублюдки.
— Не надо было ей говорить, — пробормотал Мейер.
— Все равно в газетах напечатают, — заметил Карелла. — Наверняка эта новость будет завтра на первых полосах всех «желтых» газет.
Было десять минут восьмого, и они снова ехали по мосту. Туда, где на углу Эйбингдон и Хейл располагался гараж фирмы «Ригал такси». Движение на выезде стало еще более интенсивным. Немного потеплело, но все равно для майского дня было еще прохладно. Зима в этом году выдалась худшая из всех, что помнил Карелла. Холода начались еще в октябре, и он постоянно мерз. А всякий раз, когда становилось немного теплее, начинался снег, или дождь, или мерзкая слякоть, или еще какая гадость, способная напрочь испортить человеку настроение. Словом, то была самая паршивая из зим, что довелось пережить Карелле.
— Что? — спросил Мейер.
— Ничего.
— Ты чего-то хмурый.
Карелла кивнул.
— Думаешь, когда она скажет детям? — спросил Мейер.
— Думаю, она допустила ошибку, сказав, что он на работе. Все равно рано или поздно придется открыть правду.
— Ей будет трудно это сделать.
— Вряд ли она отправит детей в школу сегодня. Как думаешь?
— Не знаю.
— Во всех газетах напечатают, — повторил Карелла.
— Не знаю, что бы я сам делал в такой ситуации.
— Когда убили отца, я сказал своим ребятишкам в тот же день, — заметил Карелла.
— Ну, твои-то были постарше.
— Ненамного.
Какое-то время оба молчали.
— Они очень его любили, — произнес после паузы Карелла. Мейер почему-то подумал, что тот говорит о себе.
Наступало в этом городе время, когда поймать такси просто невозможно. С часа пятнадцати до четырех дня можно стоять где-нибудь на углу, отчаянно махать рукой каждой пролетающей мимо желтой машине — и все без толку. В эти сорок пять минут каждый таксист спешит в гараж, сдать путевой лист и договориться о расписании на следующий день. То же самое с копами. Так называемая вечерняя смена
