– Но что же это, что, спрашиваю я тебя? – проговорила она, тяжело дыша.
– Тут – все! – торжественно сказала Ривка. – Мы все видели это – мой муж Шмериль, я сама и другие люди. А твой муж показывал. Он заведет эту жестянку, как граммофон, и она начинает играть. Тарелки кладутся в нее грязные, а выходят чистые, как после бани. Видишь вот это? На этих ремешках держатся тарелки. Они входят сзади, а выходят спереди.
Потом он снимает ящик с ножек, ставит его на пол, вынимает ремни и вставляет вот эту доску со щетками и губками, поворачивает ручку, и ящик начинает ездить по полу, как автомобиль, и так скребет и моет пол, что он весь блестит. Мы стояли и смотрели и не верили своим глазам.
Затем твой муж переворачивает ящик, опять ставит его на ножки, вынимает доску со щетками и вставляет какую-то машинку с трубками, колесиками и всем, что нужно, заводит эту машинку, наливает воды и бросает туда грязное белье. Там что-то шипит, трещит и полощется, а потом смотришь – оттуда выходит белье, чистенькое и аккуратное, как сосиски, и тебе только остается его развесить. Вот какая это жестянка! Тебе не надо больше работать! Она сама работает. Ой, я тоже хотела бы завести себе такую жестянку!
Изумленная Зельда безмолвно глядела на стоявшее перед ней чудовище. Она узнала колеса от старой детской коляски, ножки от кухонного стола, ручку от печки. Так вот кто был ее соперницей, захватчицей ее прав!
– В пять минут этот ящик делает больше работы, чем я за целый день, – продолжала Ривка. – Они называют это как-то чудно – ком-бини-рован-ный прибор для домашнего хозяйства. Он чистит и моет все. Люди, которые тут были, говорят, что они наделают миллионы таких ящиков. Вы теперь будете богаты, миссис Маранц! Кто бы мог подумать, что вы разбогатеете от уборки чужих квартир. Я убираю чужие квартиры вот уже двадцать лет, и никогда мне это и в голову не приходило. Ваше счастье!
Зельда была страшно пристыжена. Вечером она не могла взглянуть Менделю в глаза.
– А я все время думала, что это Ривка, – кротко сказала она. – Ой, Мендель, ты теперь будешь считать меня такой дурой!
– Ничего, Зельда, ничего. Если бы не ты, то этого не было бы. Ты заставила меня додуматься…
– О нет, Мендель, – сказала она ласковым голосом, – это все твоя лень. Ты потому придумал машину, что ленился работать.
– Что такое жена? Рентгеновские лучи. Она видит тебя всего насквозь!
IV. Бернард Шнапс
– Бернард, ты думаешь, что ложь для тебя выгодна, и что ты умеешь лгать. Но ты ошибаешься. Что такое ложь? Мул. Когда тебе особенно нужно, он не двигается с места. Почему ты, Бернард, вздумал вдруг отдать нам визит, не поленившись, даже подняться на пятый этаж? Разве ты не знал нашего адреса раньше, когда мы были бедными? Что такое родственник? Близорукий. Он видит тебя только тогда, когда ты – большой человек. Где был Бернард Шнапс, знаменитый маклер, в ту пору, когда у нас было нечем заплатить за квартиру? А теперь он предлагает мне целое имение в Калифорнии!
– Не имение, а виллу!
– Что бы там ни было, можешь оставить его себе, – решительно сказал Мендель, поднимаясь со стула. Бернард умоляюще посмотрел на Зельду, свою сестру. Ее молчаливое негодование вылилось в потоке слов.
– Ты, Мендель, как видно, думаешь, что у тебя вместе с деньгами завелись и мозги. И ты, как видно, думаешь, что мы всегда будем жить на этом рыбном рынке, на пятом этаже – семь душ, в трех комнатах, – как кошки на крыше!
– Мы уже привыкли к этому, – сказал Мендель. – Что такое привычка? Жена? Ее легко приобрести, но трудно от нее избавиться.
– Довольно тебе отделываться шутками! Ты смешон и без них! – Воскликнула Зельда, наступая на Менделя, который попятился в угол. – Сегодня же мы должны выбраться отсюда! До вечера еще далеко. Мы должны переехать на другую квартиру, вот и весь разговор!
Бернард повел речь дипломатически.
– Я такой человек – я не люблю уговаривать. Если ты хочешь купить – покупай; если нет – почему? Ведь ты, Мендель, теперь большой человек. Твое изобретение – комбинированный прибор для домашнего хозяйства, который моет полы и посуду и стирает белье – распространяется по домам, как пожар в лесу. Ты должен жить так, как подобает при твоем новом положении! Ты теперь добился большой славы, сделался знаменитым изобретателем! Поверь моему слову.
Мендель пожал плечами.
– Что такое слава? Лестница. Чем выше поднимаешься по ней, тем сильнее она шатается. Я не хочу упасть и сломать себе шею. Для этого нужно быть честолюбивым. А что такое честолюбие? Черный кофе. Оно не дает тебе спать. А мне как раз хочется спать, – добавил он, зевая и поглядывая на часы.
– Но как ты можешь спать в такой квартире? – упорствовал Бернард, не оставляя мысли о продаже Менделю виллы в Калифорнии. – Такой знаменитый человек, как ты. если он хочет хорошо жить и спать, должен иметь, по крайней мере, четыре собственных дома! Для каждого сезона отдельный дом. Виллу в Калифорнии. Зимнюю дачу во Флориде. Летнюю – в Канаде. И постоянный дом на Пятой Авеню в Нью- Йорке.
Мендель почесал в затылке.
– Ты, как видно, забываешь, что я только отец семьи, а не командир армии! Зачем мне весь материк? Чего я стану бегать с места на место, как сумасшедший? Не успею я приехать в одно место, а мне уже надо укладываться и ехать в другое! Сегодня мы тут, а завтра уже надо быть в Калифорнии. Нет, спасибо! Брать на свою голову такую заботу! Что такое забота? Средство для укрепления волос. От него лысеют!
Четыре дома в четырех концах земли! Безумие! Каждый раз скакать из Калифорнии на улицу Питт в Нью-Йорк, когда тебе захочется съесть кусок селедки!
– Неужели к этому ведет богатство? – продолжал Мендель, сердито шагая по комнате. – Я должен переезжать с места на место, и всю жизнь проводить в поездах, как кондуктор! Не-ет! Три комнаты на верхнем этаже – вот все, что мне нужно!
Зельда угрожающе двинулась к Менделю. Сарра, испугавшись, попыталась удержать ее, но мать вырвала у нее из рук фартук, за который она ухватилась.
– Пусти! – сердито сказала она. – Я должна показать ему раз и навсегда. Когда мы были бедными, я еще могла кое-как с ним поговорить. Но с тех пор, как мы разбогатели, он не дает мне сказать ни слова. Он всегда хочет отличаться от всех. А кто от этого страдает? Семья! Но теперь я твердо решила, или быть хозяйкой в доме, или ничем! – решительно заявила она, обращаясь к Бернарду, в надежде встретить у него поддержку.
– Я говорю ему: «Мендель, посмотри на Крауссов. Разве Сигизмунд Краусс не торговал раньше солеными огурцами на Скаммел Стрит? А теперь? Вся его семья живет на Риверсайд Драйв, и у них три шофера, слуги и собачки для детей. А семья Гассенхейма, банкира! Раньше он продавал одну шифскарту в месяц, да торговал запонками на рынке. А теперь? Видные люди в обществе! У них целая ферма на Пятой Авеню и дом на Долгом Острове[1], а когда им нужно принять ванну, они едут в Европу! Вот как у людей! – говорю я ему. – Разве не все богатые люди бросили этот рыбный рынок и теперь блистают в обществе? И мы тоже не должны отставать от них». А он на все мои слова отвечает одним словом: «Бобы»! Он поймал где-то слово: «Бобы»! Что бы я ни сказала, он сейчас же «Бобы»! Вот тут и поговори с человеком, который набит бобами!
Бернард уже давно слушал сестру с нетерпением.
– Зельда, ты совсем повернула не туда! Мы говорим о виллах и домах, а ты вдруг про какие-то бобы! При чем тут бобы? Тебе нужен новый дом, не так ли? Вот и говори о доме.
Повернувшись к Менделю, он сказал с улыбкой:
– Мендель, она права! Тебе нужно жить там, где есть общество. Улица Питт не для тебя! Здесь не может быть двух мнений: да или нет! Вопрос стоит так: тебе нужно и ты должен! Я такой человек – я люблю
