так что молодым его не назовешь. Подойдя, он чопорно здоровается с Мэри-Лу за руку.
— Быстро доехали. — Говорит он без акцента, голос слишком низкий для такого тщедушного мужчины. Голос, в котором слышны властные нотки.
Он полицейский. У меня возникает смутное ощущение, что его лицо мне знакомо, но я не могу припомнить, где его видел.
— Виктор Меркадо, Уилл Александер, — говорит Мэри-Лу, представляя нас друг другу.
— Я слышал, вы на редкость здорово готовите! — говорю я, даже не пытаясь скрыть сарказм.
Он криво улыбается, так, что все лицо пересекают морщины.
— Для вас я приготовил кое-что вкусное. Заходите.
Гостиная маленькая, но в ней идеальная чистота. Над диваном большой портрет Элвиса, выполненный на черном бархате. Я перевожу взгляд на Мэри-Лу. Она стоит с напряженным видом. Что, черт побери, все это значит?
Пройдя по коридору, Меркадо открывает дверь, ведущую в спальню.
— Заходите.
Секунда, и в комнату, дрожа и спотыкаясь, входит… Рита Гомес. Секунду она глядит на меня, потом отводит глаза.
Не знаю, кто из нас больше дрожит, — она или я.
— Садись, — повелительным тоном говорит ей Меркадо, указывая на диван.
Она садится, сжав кулачки. Я поворачиваюсь к Мэри-Лу, которая широко улыбается.
— Виктор раньше возглавлял отделение ФБР в Сан-Антонио, в штате Техас, а теперь руководит лучшей на юго-западе фирмой, занимающейся предварительным расследованием дел. Мы познакомились пару лет назад, когда расследовали одно дельце, — говорит Мэри-Лу, — и время от времени он оказывал мне услуги, причем… не только в Техасе, но и в Санта-Фе, да и еще много где.
— Мне до смерти надоела бюрократическая волокита, — поясняет Меркадо. — К тому же получаю я теперь гораздо больше прежнего.
Я наверняка раз-другой видел его в Санта-Фе, поэтому его лицо и показалось мне знакомым. Я перевожу взгляд с него на Мэри-Лу. Могла ли она спать с ним? И тут же отбрасываю эту мысль. Она просто не может этого сделать, а вот я могу и, чувствуя за собой такой грешок, валю все на нее. Он помогает ей по работе, не более того. Боже, иной раз я сам себя не узнаю!
Мэри-Лу бросает взгляд на часы.
— Мне в самом деле уже пора. — Она быстро чмокает меня в щеку. — Позвони, когда вернешься. — Она улыбается: — Может, хоть теперь будешь мне верить!
Мэри-Лу выскакивает за дверь прежде, чем я успеваю спросить, что к чему. Она сделала мне этот невероятный подарок и даже не дождалась, чтобы я мог сказать ей «спасибо», как и полагается.
Я поворачиваюсь к Меркадо.
— Как…
— Я подумал, что ей обязательно придется разговаривать по телефону с кем-нибудь в Санта-Фе, — объясняет он, глядя на Риту, которая с несчастным видом сидит на самом краю дивана. — Одиночество, отчаяние. Да что угодно. Страх. Я приехал в ваши края, разобрался в ситуации и позволил себе… скажем, установить прослушивание нескольких телефонных линий, которыми она вероятнее всего могла воспользоваться. Обычное дело, которому учат в ФБР.
— Но разве это… не противозаконно?
— Мэри-Лу — хороший человек, — прямо отвечает он. — Она сказала, что для нее это важно. Иной раз приходится ловчить.
И все это она сделала ради меня. Мэри-Лу.
— Я подожду на улице, — предупредительно говорит Меркадо.
Он закрывает за собой дверь, и мы остаемся наедине.
Я стою, выжидая. Наконец Рита Гомес поднимает голову и смотрит на меня.
— Они сказали, что мне больше ни с кем не придется видеться. Никогда. Так и сказали. Прямо в лицо. — Она говорит тихо, чуть ли не шепотом, словно сама с собой, вспоминая, что они ей сказали, словно не она, а сами они произносят эти слова.
— Кто? — допытываюсь я. — Кто тебе это сказал?
— Сами знаете кто.
— Нет, не знаю. — То есть знаю, я почти уверен в этом, но хочу слышать это от нее.
— Они сказали, как только все закончится, я больше не увижу никого из тех, кто связан с этим делом. Что мне больше никогда не придется о нем говорить. Они обещали, — хнычет она, чуть не плача.
— Полиция.
Она кивает, еле заметно наклоняя голову.
— Гомес. И еще один… как его… Санчес. — Она снова кивает. — И еще другой.
— Какой другой? — Я не знаю, что и думать, насколько мне известно, кроме тех двух полицейских, с ней никто больше дела не имел.
— Тот, у которого вся рубашка и галстук в пятнах. Тот, что ковыряет в зубах, стоя прямо перед тобой. Который еще выступал в суде.
Моузби.
— Окружной прокурор. То есть помощник окружного прокурора.
— Ну да. Он самый.
— А Робертсон? Окружной прокурор.
— Кто?
— Ну, еще один, тот, что тоже выступал в суде. Помимо судьи.
— А-а… Нет, его не было.
— Значит, всего их было трое… это они втроем давали тебе обещания, больше никого не было.
— Ну да. — Она снова кивает, наклоняя голову так, словно молится.
— Они-то и добились от тебя нужного признания.
Она глядит на меня, всем своим видом как бы говоря: «А что еще мне оставалось делать?»
— Они сказали: «Выбирай — либо ты, либо мы». Сказали, что у них и так уже полно улик и, если, мол, я не покажу, что все это — дело рук рокеров, меня будут судить вместе с ними по обвинению в убийстве. Как соучастницу убийства Ричарда.
7
Они отвезли ее в охотничий домик в горах. Других домиков вокруг не было, из него ничего не было видно. Ехали они туда долго, несколько часов, она спросила, неужели нельзя было устроить допрос в Санта-Фе, а они ответили, что там никто ее не побеспокоит, никто не тронет.
Слабость от кровотечения у нее еще не прошла, кроме того, она была голодна, сказала, что хочет поесть, а потом немного поспать, тогда один из них вышел на улицу и принес немного чили[20], несколько банок кока-колы, все вместе они съели чили, она выпила пару банок кока- колы, а они — пива, ей надо было сходить в ванную, но она почему-то побоялась сказать им об этом, может, из-за кровотечения, она держалась до тех пор, пока не стало совсем невмоготу, и тогда наконец решилась спросить, можно ли ей сходить в ванную. Конечно, ответили они и разрешили, сказав, чтобы она приняла душ, что она и сделала, а позднее, пару дней спустя, обнаружила дырку в стене ванной, через которую они подсматривали за ней, пока она принимала душ. К тому времени произошло уже столько всего, что ей было плевать, они видели ее сиськи, ее распухшую киску, ну и что? Наверное, от такого зрелища члены у них встали по стойке «смирно».
Когда она вышла из ванной, в первый раз приняв душ, они разложили груду снимков на столе, который с натяжкой можно было назвать кухонным, и сказали, чтобы она внимательно на них посмотрела. На всех снимках был изображен Ричард, на котором живого места не было. Ее чуть не стошнило, они попытались заставить ее снова взглянуть на фотографии, но она не смогла и, почувствовав, что ее вырвет,
